Дункан Мак-Грегор - Одинокий путник
— Ты спешишь к дяде? — спросила Соня.
— Не ведаю, спешу ли я. Что мне сказать ему? Как оправдаться?
Он пожал плечами и отворотился. Настроение его снова упало; снова мрак и странные мысли овладели им; снова наваждение закружило голову. Чуткий толстяк, отставив руку с факелом в сторону, сделал стойку. Щурясь от ярких отблесков пламени, он вглядывался в окаменевший профиль хозяина так настороженно, будто ожидал, что тот сейчас выкинет что-нибудь неприличное. Тротби почувствовал этот взгляд, в раздражении бросил поводья и закрыл лицо руками.
— Не смотри на меня, Ги!
— И не думаю даже,— фыркнул толстяк, опуская факел.
В этот момент ветер со свистом слетел вниз, заметался по дороге, вздымая листья и пыль, трепля гривы лошадей и волосы всадников. Черные тучи заволокли небо и луну. Вдали послышались громовые раскаты.
— О, боги! — вскричал Гиддо, оборачиваясь к спутникам, словно богами были они.— Что нам делать? Начинается буря!
— До Асгалуна еще далеко,— сказал Шон.— Но в конце дороги, на краю леса, есть заброшенный дом. Он весь в дырах и полон мышей, зато крыша там крепкая…— И он задумчиво посмотрел на Соню, которая ответила ему понимающим взглядом.
Да, им обоим надо было выбирать между бурей и мышами. Уже обезумевший ветер, подвывая, носился по лесу, срывал листья и ломал ветки. Уже тучи сомкнулись, не оставив просвета даже для одной звезды. Уже сырая ночная мгла окутала землю и воздух стал густ, тяжел, вязок… Все это совершенно не устраивало Рыжую Соню. Она глубоко вздохнула и предпочла все-таки мышей…
— Что ж ты медлишь, Одинокий Путник? — как обычно, она набросилась на него.— Бери у Гиддо факел и скачи вперед! Ты знаешь, где тот дом?
— Конечно.
Шон улыбнулся, взял у толстяка факел. Мгновением позже его каурый всхрапнул, рванулся с места и унес всадника во тьму. Только крошечное яркое пламя звездочкой летело над дорогой…
Тротби, расстроенный, как разбитая вдребезги лютня, воспринял капризы природы философски. Он лишь мельком взглянул на черную бесконечную высь, откуда уже брызнули холодные колючие капли дождя, и, не сделав даже попытки укрыться курткой, спокойно продолжал путь. Мысль его витала в ином пространстве. Там не было тьмы и света; там не было неба и земли; только память и ощущение прошлого…
— Скорее, месьор! — крикнул толстяк прямо в ухо Тротби.— Скорее! Не время рассуждать о высоком! Сейчас разразится буря!
Тротби чуть приоткрыл ресницы. Взор его прекрасных глаз был мутен.
В отчаянии Гиддо посмотрел вдаль, где еще мелькал огонек его факела. Миг — и вновь все окутал мрак.
— Ах, месьор,— простонал он.— Как мы теперь найдем дорогу?
И тут холодная тяжелая капля ударила Тротби по затылку и стекла за шиворот. Он вздрогнул. Все потустороннее испарилось мгновенно. Он вдохнул влажный острый воздух и в недоумении огляделся. Рядом гарцевал на караковой верный Гиддо. Сзади, уныло опустив головы, шли клячи железных воинов. Шон и девушка исчезли. Вдруг Тротби показалось, что их и вовсе не было — они просто пригрезились ему там, в ином пространстве.
— А где же…
— Госпожа Рыжая Соня и господин Одинокий Путник поехали вперед. На краю леса есть заброшенный дом, где мы сможем укрыться,— терпеливо пояснил толстяк хозяину.— Едем, месьор, едем!..
Он воздел руки к небесам, намереваясь молить богов о скором исцелении своего бедного хозяина, но тот уже очнулся. Расправив плечи, тряхнув белыми прядями волос, с прежней удалью он поднял на дыбы вороного, свистнул и — вихрем умчался в черную мглу.
Пухлое лицо Гиддо расплылось в счастливой улыбке. Он тоже залихватски свистнул и тоже поднял на дыбы свою лошадку. Как всегда, ему крупно не повезло: толстая ножка караковой подвернулась, и она с печальным ржанием грохнулась в ворох листьев, придавив собою седока.
* * *Первым в дом запустили Тротби. Шон и Рыжая Соня предпочли промокнуть до нитки, стоя у разбитого крыльца, лишь бы только не встречаться с мышами. Но и здесь им пришлось слушать омерзительный писк и шуршание хвостов по полу. А когда одна серая тварь вдруг выскочила из-под двери и прошмыгнула мимо Шона, наступив на его сандалию своей противной лапкой, он побледнел, покачнулся и едва не упал.
— Что вас так перекосило, друзья мои? — удивился Тротби, выходя на крыльцо с факелом в руке.— И почему вы стоите здесь? Почему не заходите в дом?
Шон хотел соврать, что они с Соней привязывали лошадей, но вовремя вспомнил, что этим они занимались втроем, вместе с Тротби. Поэтому он не нашел ничего лучшего, как воскликнуть с фальшивым восторгом:
— Как я люблю дождливую ночь! В тот же момент ему стало невыносимо стыдно. Он закашлялся и отвернулся.
— Да, мы любуемся природой,— напряженным голосом подтвердила Рыжая Соня.— Я тоже очень люблю дождливую ночь.
Тротби не находил ничего замечательного в холодной и мокрой мгле, что окружала их со всех сторон, но спорить с самим Одиноким Путником и его подругой не стал. Пожав плечами, он предложил им войти в дом и полюбоваться на дождливую ночь из окна, ибо уже не на шутку был обеспокоен их здоровьем: с обоих стекали потоки воды, а взбесившийся ветер дергал и рвал их одежду и волосы.
— Конечно, идем,— бодро ответила Соня, однако не двинулась с места.
Тут только Тротби догадался, в чем дело. Он опустил факел, так что теперь лица его попутчиков оказались в темноте, и как бы между прочим сказал:
— Мышей тут было не меньше сотни. Пришлось повозиться, чтобы всех разогнать.
— Всех? — с надеждой спросил Шон.
— Всех до единой.
— Что-то я замерз. Идемте скорее в дом. Надо развести костер и согреться.
Промолвив сии разумные слова, Шон быстро поднялся по расколотым ступеням и шагнул внутрь. Соня и Тротби тотчас последовали за ним.
В огромной темной комнате было пусто, если не считать обломков стола, половинки лавки, кривого табурета, а также длинного и узкого топчана в углу, заваленного грудой барахла. Сор слоем покрывал земляной пол; единственное окно, затянутое бычьим пузырем, потемнело от пыли; стены большей частью состояли из щелей и дыр, и ветер задувал внутрь брызги дождя и колючий песок.
Пока Шон кинжалом строгал доски стола, дабы соорудить из них костер, Соня подняла лавку, укрепила ее у стены, протерла платком шершавую поверхность и села, вытянув длинные ноги в высоких кожаных сапогах. Лишь сейчас, впервые за день вздохнув глубоко и спокойно, она ощутила усталость. Все тонкое гибкое тело ее расслабилось, дрема опустилась на веки и легкая, полудетская улыбка пробежала по губам…
Тротби, примостившийся в углу напротив, смотрел на нее с удивлением. Неутомимая, неистовая Рыжая Соня, оказывается, была совсем еще юна и невинна. И хотя он своими глазами видел, как летает в ее ловких руках смертоносный клинок, как решительна ее походка и как остер ее взор, ему вдруг захотелось нежно обнять ее и заслонить собою от этого жестокого, мрачного мира…
