Варвара Шихарева - Чертополох. Излом
Подобное уже было – то во время семейного обеда неожиданно выяснялось, что Дариену досталась пересоленная еда или тарелка из людской, то его вещи оказывались плохо выстиранными… А мать каждый раз притворно удивлялась небрежению слуг и заверяла сына, что это всё случайность.
Олдер надеялся, что с возвращением отца все эти «случайности» наконец-то сойдут на нет, но мать, похоже, снова взялась за своё – даже отца не побоялась! Мальчишка, бросив быстрый взгляд на Гирмара, убедился в том, что тот, отдавая последние наставления остающимся в усадьбе слугам, не заметил подмены, и решительно тряхнул головой – оставлять очередную маленькую подлость без внимания он был не намерен!
– Постой! На Белолобом поеду я! – Шагнув к брату, Олдер перехватил узду у уже готового сесть в седло Дариена, а тот, взглянув на хмурящегося брата, слегка качнул головой:
– Я справлюсь. Не стоит, Олдер…
Но тот лишь еще больше нахмурился.
– Стоит! Пусть видят, что у нас всё поровну!
Решительно отодвинув Дариена от лошадиного бока, Олдер взглянул в сторону устроившейся в носилках матери и замер – Олиния, поднеся дрожащие пальцы к губам, смотрела на него широко раскрытыми, полными ужасами глазами.
Мальчишка, не понимая внезапного страха матери, чуть качнул головой, но уже в следующий миг отвернулся от Олинии и заскочил в седло Белолобого. Едва Олдер вдел ноги в стремена, как конь под ним с громким болезненным ржанием встал на дыбы. Олдер сумел удержаться в седле, но Белолобый под ним словно взбесился – с диким ржанием он то вставал на дыбы, то прыгал козлом, норовя скинуть с себя всадника. Потерявший повод, судорожно вцепившийся в переднюю луку мальчишка слышал сквозь истошное конское ржание крик Дариена, испуганный и сердитый голос отца, но разобрать, что он говорит, никак не получалось. Все силы и внимание уходили на то, чтобы при очередном кульбите Белолобого не вылететь из седла, и Олдер держался… Ровно до тех пор, пока неожиданно не лопнула подпруга, и он не упал прямо под копыта непонятно отчего ошалевшего коня.
Встреча с землёй ознаменовалась дикой болью и громким хрустом где-то в плече, а ещё через миг тяжёлое конское копыто ударило его в лопатку. Снова хруст и боль. Не помня себя, мальчишка рванулся вбок, перекатился по замёрзшей земле. И почти в тот же миг кто-то кинулся к нему, оказался рядом.
– Олдер! – схватив брата за плечи, Дариен прикрыл его собой, а тот, вцепившись ему в руку, потерял сознание.
…Когда Гирмар увидел, как его сын падает прямо под копыта взбесившемуся коню, внутри у него точно что-то оборвалось. Он шагнул вперёд, собирая волю в кулак, отдавая запаниковавшим слугам приказы, а внутри у него с каждым мгновением росла холодная, чёрная пустота… Белолобого удалось успокоить, закрывший собою брата Дариен не пострадал, да и сам Олдер был хоть и без сознания, но жив… Но Гирмар, двигаясь с резкостью механической игрушки, не остался подле сыновей и не подошёл к бьющейся в истерике на руках служанок Олинии, а направился к уже взятому под уздцы Белолобому. Конь дрожал, испуганно косил лиловым глазом на слуг и Гирмара, а тот, подойдя к жеребцу, провёл ладонью по его хребту и влажным от пота бокам. Поднёс руку к лицу – на ладони остались чёткие следы свежей крови…
– Стоять! – Прозвучавший в голосе Гирмара металл заставил собравшихся во дворе слуг втянуть головы в плечи, а как раз подобравший с земли седло и потник Белолобого Калист и вовсе съёжился, поспешно зашептав:
– Я ж только прибраться, хозяин… Я ж…
Но Гирмар, не слушая его оправданий, уже осматривал седло и лопнувшую подпругу, а потом, вырвав из рук слуги потник, извлёк спрятанный в скомканной материи шип с изогнутыми, бритвенно-острыми краями и подчёркнуто спокойно спросил:
– Это ведь ты седлал лошадей, не так ли?
Калист немедля рухнул Гирмару в ноги.
– Я не виноват, хозяин! Я бы никогда не посмел! Подложили, когда я из конюшни отлучился!
– Да неужели!..
В трясущемся от страха слуге было что-то такое, что сводило на нет все его трусливые оправдания и вызывало у Гирмара настойчивое желание сию же минуту растереть это отребье в порошок, но вместо этого Гирмар всё же сосредоточился на найденном им шипе. Как и многие мужчины этого рода, он унаследовал колдовской дар – силы, правда, ему выпало не так уж и много, но и она порою была изрядным подспорьем…
Не подвела эта сила и теперь: Гирмару понадобилась лишь пара мгновений, чтобы определить – слуга без сомнений касался найденного им шипа… Ярость – страшная, звериная – затопила сознание Остена. У него не осталось никаких желаний, кроме одного – раздавить, уничтожить подлую тварь!..
Гирмар пнул под ребра лежащего у него в ногах слугу. От сильного тычка Калист завалился набок. И, думая, что на него сейчас обрушится хозяйская плеть, закрыл голову руками, не переставая причитать о своей невиновности. Но Гирмар и не думал браться за плеть – с искажённым от гнева лицом он вскинул руки, а с его губ сами собою сорвались короткие строки несущего смерть заклинания.
Скорчившийся на песке Калист завыл дурным голосом и попытался было отползти от Гирмара, но уже в следующий миг руки слуги подломились, и он вновь повалился на землю, а из его ушей и носа хлынула кровь.
Через пару минут всё было кончено. Гирмар, чувствуя, как затопившая его разум ярость сходит на нет, отвернулся от ещё не остывшего трупа и встретился взглядом с пришедшим в себя Олдером. Сын, опираясь на поддерживающего его Дариена, смотрел на отца широко распахнутыми глазами, и Гирмар, словно бы устыдившись своей вспышки, отвернулся и, точно не замечая собравшихся вокруг людей, обратился в пустоту.
– Надеюсь, кто-нибудь уже сообразил, что надо послать за врачом…
Эти простые слова оказали едва ли не магическое воздействие – людской муравейник ожил и привычно засуетился. Ни о какой поездке теперь и речи не было, так что коней увели, тело убрали, искалеченного сына со всеми возможными предосторожностями перенесли в его комнату, а Дариен верной тенью последовал за братом. Всё ещё заходящуюся рыданиями Олинию Гирмар сам на руках отнёс в её покои и, уложив на кровать, устроился рядом, молча наблюдая за пытающимися напоить её успокаивающим отваром служанками. Он давно привык к смертям и крови, но сейчас они едва не потеряли сына. Их общего ребёнка, первенца, единственную нить, что ещё связывала их между собою… Гирмар ещё раз взглянул на Олинию – опухшая от слёз, с рассыпавшейся причёской и потёкшей, размазавшейся по щекам краской для ресниц, она каким-то образом была ему ближе и понятнее, чем привычная холодная красавица, которую он уже столько лет про себя именовал супругой, но никак не женой… И эту бьющуюся в рыданиях женщину ему хотелось утешить, вот только он не знал, что для этого следует сделать…
– Олиния… С Олдером все будет в порядке. Он в сознании, за лекарем уже выслали. – Гирмар не особо надеялся, что эти слова помогут, и не ошибся в ожиданиях. Олиния продолжала рыдать, не обращая на него никакого внимания, и Гирмар вышел из комнаты, произнеся на прощание:
– Когда лекарь прибудет, я попрошу, чтобы он осмотрел и тебя тоже…
Врачеватель, к счастью, не заставил себя долго ждать – маленький, чуть полноватый человечек с круглым лицом и обширной лысиной был хорошо известен в окрестных имениях – он помог появиться на свет по меньшей мере дюжине будущих хозяев Амэна, лечил женские недомогания их благородных матерей и великолепно разбирался во всех детских хворях, которые не минуют ни бедного, ни знатного. Своих клиентов он знал как облупленных, а потому с порога взял быка за рога – посетовав на то, что к его приезду ничего не готово, он быстро выставил из комнаты Олдера не только набившихся туда слуг, но и самого Гирмара, оставив себе в помощники лишь дюжего Альга. Дариена, как ни странно, лекарю выпроводить не удалось, так что отцу пришлось коротать время в полном одиночестве, а ожидание тем временем затягивалось…
Когда же из комнаты Олдера донёсся отчаянный вскрик, Гирмар едва заставил себя оставаться на месте. Лечение редко бывает безболезненным, и сейчас он своим вмешательством ничем не поможет! Тем не менее кулаки Гирмара то и дело сжимались, когда до него доносились глухие сдавленные стоны сына, сопровождаемые неизменно-тихим бормотанием лекаря…
Наконец врачеватель вышел из комнаты, тыльной стороной руки вытер потный лоб и устало посмотрел на Гирмара.
– Слава Малике, жилы не задеты, так что твой сын не станет сухоруким… Но насчёт остального – не уверен.
– Что ты хочешь этим сказать? – Гирмар, нахмурившись, шагнул к маленькому лекарю, но на того грозный вид хозяина имения не возымел особого действия, и он произнес прежним ровным и усталым тоном:
– У Олдера сломана ключица и плечевая кость, раздроблена лопатка. Я ему сустав буквально по кускам собирал. Кости, без сомнений, срастутся – в его возрасте даже такие переломы заживают довольно быстро. Я взял кости в лубки, но вот насколько правильно все срастётся и насколько подвижным будет сустав, сказать заранее невозможно…
