Циклоп - Генри Лайон Олди
«Нищенка, — решил Натан. — Неужели ее ограбили?»
Пялиться на голую старуху было стыдно. Натан хотел и не мог отвести взгляд в сторону. Шея заржавела, глазное яблоко заледенело в глазнице.
— Ты… ты кто? — выдавил он.
Старуха навострила уши. Повела крючковатым носом, принюхиваясь. На парня в упор уставились два страшных, белых, сваренных вкрутую яйца — без малейшего намека на зрачки.
«Слепая!»
— Тебе холодно? У нас есть одежда…
Одежды в пещере и впрямь было завались, причем женской. На дюжину старух хватит. Карга явственно хихикнула — должно быть, от радости — и мелкой, тараканьей пробежкой сократила расстояние между собой и Натаном на треть. Груди ее тряпками болтались при каждом движении. Лишь сейчас Натан увидел, что в пальцах старуха сжимает четки. Паломница, догадался изменник. В храм Митры шла, за перевал, где святой источник. Он и зимой течет, не замерзает. Шла бабушка на богомолье, встретила лихих людишек… Вот ведь гады! Небось, когда грабили, бедняжка так в свои четки вцепилась, что отобрать не смогли. Догола раздели, на морозе бросили… Старуха сделала еще шажок, ласково улыбаясь Натану, и луч луны упал на ее последнее сокровище.
Четки паломницы были сделаны из человеческих зубов.
— Ведьма! — ахнул парень. — Пошла вон!
Старуха взмахнула четками, как плетью.
— Пошла, говорю! Вульм! Господин Циклоп…
Горло перехватило. Натан закашлялся, багровея от удушья. Взмахнул камнем: убью! Башку проломлю, дрянь! Пальцы карги замелькали с сухим шелестом, перебирая четки. Зубы со скрежетом терлись друг о друга, и у Натана помутилось в голове. Камень выпал из ослабевших рук, громыхнул о пол пещеры. Ноги подломились, парень рухнул на колени, не заметив боли от удара, и стал медленно, словно бык на бойне, заваливаться набок. Он лежал на стылом базальте, скорчившись ребенком в утробе матери; тяжело, с хрипом дышал, обливаясь смертным потом, холодней которого — только вода в проруби, и зубы четок в пальцах старухи грызли годы его жизни: все, что остались, один за другим. Не той жизни, что была — той, что будет; вернее, уже не будет никогда.
Они брели в ночь — сквозь метель, прочь от родного Тер-Тесета, по чужим, неприветливым землям, через молчаливые деревни, утонувшие в снегу, обходя стороной города. Пони вез Вульма — у сегентаррца была сломана нога, а голова замотана грязной окровавленной тряпкой. Эльза куда-то пропала, зато объявился Симон. Они шли в страшное место под названием Шаннуран. Натан идти не хотел. Он хотел быть вместе с Эльзой, но ему сказали, что Эльза мертва, и уже ничего не исправить, а значит, иди, брат, да помалкивай… В предгорьях на них напали. Циклоп получил по затылку камнем из пращи и свалился в ущелье. Симон жег врагов слепящим белым огнем и хохотал, как безумец, пока горло мага не пробил арбалетный болт. У Вульма был самострел. Он успел выстрелить два раза, а потом дико вопящий бородач проткнул Вульма копьем насквозь, и сегентаррец умер. У Натана была дубина, и он колотил убийц что есть мочи. Теперь он тоже стал убийцей: трое лежали под ногами изменника, содрогаясь в агонии. На него навалились скопом, повалили — и взялись пинать сапогами.
Подняли, повели.
Его заковали в цепи и определили в каменоломни. От зари дотемна он махал кайлом, дробя гранит, возил нагруженные доверху тачки. В воздухе то и дело свистел бич, оставляя на спине кровоточащие рубцы. Дважды Натан рвал цепи и бежал. Его ловили, избивали до полусмерти и возвращали в каменоломни. В конце концов он смирился. С тех пор в его жизни больше ничего не менялось. Разве что от горькой пыли он начал кашлять кровью, да в волосах объявилась первая седина.
Годы мелькали быстрее. Зубы-четки вгрызались в остаток жизни. Все тяжелее делалось кайло. Тело наливалось свинцом и могильным холодом. Сдал, помутнел зрячий глаз. Натан ждал смерти, как желанного избавления, но время замедлило свой бег. Стертые зубы клацнули от разочарования, упуская добычу — и вокруг разлилось знакомое янтарное сияние…
Натан не видел, как Вульм, тенью скользнув вдоль стены, обнажил меч, прыгнул к старухе — и, споткнувшись на ровном месте, растянулся на полу. Рыча, попытался встать, и не смог. Мелькали, скалясь, зубы-четки, и вместе с ними мелькали годы — скупые, немногие годы, что судьба отпустила волку-одиночке.
Они расстались у выхода из пещеры. Вульм знал, что маги станут охотиться за Циклопом — а значит, следовало держаться от сына Черной Вдовы подальше. Сегентаррец тоже покидал Тер-Тесет. Оставаться здесь было опасно. Что ж, он привык к дорогам. Снег сменялся грязью, грязь — пылью, знойное лето — промозглой осенью. Постоялые дворы, харчевни; стог сена за околицей села… Болели стертые ноги. Колени хрустели по утрам. Он стал хуже видеть, подслеповато щурился, чтобы разглядеть собеседника даже при дневном свете. Деньги кончились. Услуги старика-бродяги были никому не нужны. Надо возвращаться, думал Вульм. В Тер-Тесете все давно улеглось, а у меня осталась доля в «Лысом осле». Тер-Тесет — не худшее место, чтобы встретить последние деньки.
Его подкараулили на окраине города. Как последнего ротозея, ударили дубинкой по загривку. Он не сразу потерял сознание. Пытался отбиваться; кажется, ранил кого-то кинжалом…
Очнулся Вульм в сточной канаве. Голый, будто младенец, старик скорчился в зловонной жиже. Обе ноги были сломаны. Всё, понял Вульм. Тут и сдохну. На западе садилось солнце, скрываясь за нагромождением черных крыш. Вульм смотрел на солнце, не мигая. Мой последний закат, думал он. Восход увидят другие. Внезапно солнце вспыхнуло теплым, живым янтарем; сияние затопило мир, пронизывая Вульма, принимая его в себя…
Это по мою душу, понял Циклоп.
Он не знал, что за тварь пустили по его следу маги, но сдаваться без боя не хотел. Ну же, Король Камней! Выручай… Базальт под ногами мелко завибрировал. Мигнули, меняя цвет, сталактиты над головой. Капли воды, падающие с них, на лету превратились в кровь. Пробудилась Красотка; с отчаянием птицы, угодившей в силок, она рвалась на свободу. Ты сильная, сказал ей Циклоп. Ты сейчас очень сильная. Неужели ты…
Карга хихикнула, и пол ушел из-под ног. Сын Черной Вдовы падал, валясь на спину; муха, завязшая в меду. Мелькали пальцы старухи, постукивали друг о друга зубы-четки, а он все падал, и никак не мог упасть.
Они уходили из Тер-Тесета. Погоня дышала в
