Прощание - Паскаль Кивижер
– Ну, значит, все как я сказала. Могу обойтись без трех вязанок.
Гулять так гулять: Марго сдвинула столы и разложила остатки жаркого по тарелкам. Симон сходил за Эсме и принес ее на руках, хотя она орала на него за каждую ступеньку. Она отдала Эме семнадцатый шарик, который нашла в щели между досок. Между тем в окно постучалась и Анна Корбьер с четырьмя детьми, ее Симон тоже позвал. Близнецы начали драться на пороге, мать, держа в одной руке Люси, а в другой пирог, уговаривала их перестать, а Марго закричала, чтобы они скорее закрывали дверь, «а то холод войдет, тепло выйдет, а я всех за уши оттаскаю».
Ирма Сильная глядела только на малышку. Никогда ей не забыть тех тяжелейших родов. Спустя год Люси едва двигалась и даже не лепетала. Безжалостный случай: Лукас, появившийся на свет в таких же чудовищных родах, вырос сверходаренным. Анна заметила тревожный взгляд акушерки. Сама она ни о чем не тревожилась. На ее взгляд, Люси была совершенством, прекраснейшим проявлением жизни – такой, как она есть.
Наконец Брюно затащил близнецов внутрь, и Марго заперла дверь покрепче. Рагу исчезло быстро. Морван, редко евший что-то горячее, уплетал свою долю двумя руками, жадно обсасывая кости, Сири, напротив, сосредоточенно прожевывала каждый кусок. Эсме, хоть завтракала и недавно, выскребала горбушкой остатки со дна котла.
Они бы с радостью остались и дальше нахлебничать в трактире, но королева должна была вернуться во дворец до заката. Обратный путь обещал быть дольше, из-за колена Эсме. Придется ехать тихонько и нигде не сокращать дорогу. Эсме как раз попросила Марго разрезать ей штанину, потому что колено уже раздулось вдвое и посинело.
– Наложу тебе шину, – решила Эма.
– Вот-вот, шину, – кивнула Марго.
– Шину и только шину! – подбавил Брюно.
– Через мой труп, – отказалась Эсме, – оставьте меня в покое. Когда доедем до Центра, я буду уже в порядке.
– Да как так можно… – проворчала Марго, поправляя корсаж.
Водрузить Эсме на лошадь стоило им немалого труда. Когда же гости стали лишь удаляющимися силуэтами на равнине, Сири робко взяла Ирму Сильную за руку.
– А женщина с темной кожей… она какая фея?
– О… она, – улыбнулась акушерка, – она королева фей.
11
Небо окружило замок бирюзой, потом оттенками сирени, потом – морских глубин, и наконец бравые созвездия начали по одному занимать свои посты. Тибо стоял у окна и караулил окончание дня, отказываясь зажигать свечи, задергивать шторы, ужинать, надеясь тем самым замедлить время. Его точила смертельная тревога. Ни капитан, ни Эма еще не вернулись. Гийом, по крайней мере, благоразумно сообщил о своей задержке через посыльного, а вот Эма… никаких вестей. Вдобавок ко всему, Манфред доставил ему на серебряном подносе вымазанное смолой письмо.
«Дорогой король наш Тибо, – начиналось оно, – я собираюсь рассказать Вам обо всем, что приключилось на борту «Сибилы», судна, вышедшего в прошлом марте из Краеугольного Камня и направлявшегося в Ламотту, с вашим братом принцем Жакаром на борту».
Бывший плотник Жюль, ставший актером, нацарапал его плохо очиненным пером на куске старой парусины, разбавляя чернила морской водой. Шесть месяцев оно добиралось до адресата и сушей, и морем, петляя так, что порой шло в обратную сторону. Так что дошло оно поздно, почти что слишком поздно, но в каком-то смысле и вовремя.
«Принц Жакар был слишком хорошо вооружен, никто ему не сопротивлялся. Он заперся со своим псом в капитанской каюте, и за все плаванье мы его больше не видели и не слышали – и скоро, сир, Вы поймете почему.
Объяснюсь. Капитан «Сибилы» вел себя, как бы сказать, странновато. Он все ходил в свою каюту и обратно, носил еду, якобы принцу. Говорил мало и часто срывался. Ох, как было просто его изображать – парни ухахатывались.
Так продолжалось весь наш маршрут, и хотя было в нем всего четыре недели пути, длился он в итоге целых семь, и вот почему: всякий раз, как на горизонте показывался корабль, пускай даже под флагом Краеугольного Камня, капитан приказывал нам делать большой крюк в сторону, чтобы его обойти. А Вы же знаете, как оно водится на судне: пока парням платят, все слушаются. И все-таки это нам казалось странным.
(К слову о плате, в итоге капитан и сорвал самый большой куш, но я уж обо всем по порядку)
Когда мы причалили к Ламотте, капитан сказал сперва всем спуститься в трюм, пока принц сходит на берег (мол, он королевских кровей, не хочет мешаться с экипажем, и так далее). Ту же штуку он с нами проделал в день отправления (все в трюм, пока принц осматривает нижнюю палубу), так что сюрпризом это не стало. Мы спустились, как Вы понимаете, но тут же прилипли глазами ко всем щелям, а наш марсовой вообще спрятался в парусах. Он хотел любой ценой его увидеть.
Ну и вот, ни принца, ни пса на борту «Сибилы» не было. Но увидеть-то он увидел: самого капитана. Тот снес на плече узелок вашего брата, и кто-то его, видно, ждал в порту, потому что он тут же вернулся, но без узелка.
Был с нами один матрос, Марселен с «Изабеллы», помните? Он Вам, сир, желает всяческих благ, несмотря на то, что вы как-то раз его сбросили за борт. Все плавание он подумывал кинуть вашего брата на корм макрели, но мы, остальные, его сдерживали. Ну и когда Марселен увидел, что никакого принца нет, он всех нас подбил разговорить капитана, если не по доброй воле, так силой, и, как Вы догадываетесь, получилось силой. Он во всем признался.
Если говорить коротко, сир, то в день отплытия капитан высадил вашего брата и его пса у Френельского побережья, пока мы сидели в трюме. Мы шли у самых скал, и было новолуние. Капитан наскоро переправил их на шлюпке к утесу, подальше от троглодитских пещер. Там свисала веревка, до самой воды. И брат Ваш, сир, похоже, взобрался на утес. Вы только представьте себе, Ваше Величество! Френельский утес, гладкий, отвесный, в двадцать раз выше дворцовой башни, да еще при таких ветрах, что мачты пополам гнутся, – а он голыми руками на него взобрался. Обвязавшись веревкой и закинув пса за спину в плаще, как котомку. Капитан клянется, что видел, как он лез вверх как ни в чем не бывало, и что зрелище это было жуткое. Будто
