Птицы - Владимир Торин
На другом лежал обнаженный мужчина. Его белоснежное тело было перетянуто ремнями и сплошь изрезано, словно на нем испытывали остроту ножей…
Птицелов подошел к столу, чавкая подошвами башмаков по крови, которая залила пол.
– Добрый вечер, мистер Карран, – сказал он.
Не-птица повернул к нему голову.
– Ми… мисс Коллн?.. – прохрипел пленник.
– Пока никаких вестей. Наберитесь терпения…
Это прозвучало как насмешка, но Птицелов не шутил.
Карран и Коллн… Именно эти двое все начали. Полгода Одноглазый втирался к ним в доверие, обрабатывал их, распаляя потаенное желание освободиться от давящей тени капитана Боргана. Он убеждал, увещевал, манипулировал, тонко играя на их чувствах. И в итоге убедил, что у них нет выбора, что единственный шанс для них быть вместе – это похитить свои сердца и провести деэкстракцию, то, что у не-птиц считается худшим преступлением. Он сообщил им пророчество, в котором говорилось, что они вернут сердца на положенные им места и снова станут людьми. И только так они обретут свободу. Только так они обретут счастье. И они поддались: нарушили закон и навлекли на себя ужасные последствия. И так они попали к Птицелову и Портному…
А затем произошло то, чего не смог бы предвидеть даже Одноглазый. Когда они оказались на пыточных столах, Птицелов узнал кое-что… Он с удивлением узнал старые, уже успевшие зажить следы пыток на их телах. Эти следы оставил его собственный нож, вот только Птицелов не помнил, чтобы «работал» с этими не-птицами.
В тот миг, как он прикоснулся к глубокой желтоватой полосе (следу от отрезанного лоскута кожи) на бедре мисс Коллн, он вдруг будто бы оказался перед стеной, ограничивающей его воспоминания. А затем Птицелов почувствовал…
Эта женщина все знала. Знала, что с ним произошло. Знала, как он оказался в доме № 17. Знала, кто такой Финч.
В груди будто зажегся фонарь. Птицелов внезапно почувствовал, что стена в его памяти ограничивает не просто что-то важное, а нечто такое, без чего он просто не способен ощутить себя полноценным. Это чувство начало пожирать его изнутри, он мог думать лишь о том, что за тайну скрывает мисс Коллн.
И он начал ее пытать в надежде узнать эту тайну и пробиться через стену. Он пытал Каррана на ее глазах, пытаясь заставить ее говорить.
Птицелов мало чего добился. Она не помнила. В ее памяти была выстроена точно такая же стена.
И все же боль раскрошила один кирпичик этой стены, и он выпал. И оттуда, из замурованной комнаты в памяти, выбралось одно воспоминание… имя…
«Мне больно! – кричала мисс Коллн. – Прошу вас, остановите это! Мне так больно! Умоляю, доктор Нокт!»
Потрясенный Птицелов прервал пытки. Что еще за доктор Нокт?! Кто это такой?! Какое он имеет отношение к нему, Птицелову?!
Она этого не помнила. И какие бы методы Птицелов ни применял, больше он ничего не добился. Оставив своих «подопечных», он отправился на поиски и вскоре нашел этого доктора.
Тихий, с виду совершенно обычный человек, он держал кабинет частной практики в Фейни. Вел ничем не примечательную жизнь, принимал пациентов, захаживал в книжную лавку, предпочитал кофе с двумя кубиками сахара и не походил на того, кто хранит какие-то тайны, и уж точно ничто не говорило о том, что он знает о не-птицах.
Пытаясь подобраться к доктору Нокту поближе, Птицелов даже записался к нему на прием с жалобами на старую рану в ноге. Обыскал его кабинет, его дом и… ничего.
Оставался лишь один способ разузнать хоть что-то. Проверенный. Разумеется, пытки. Но к этому человеку требовался особый подход.
Методы и инструменты пыток бывают разные. Это не обязательно ножи, иглы или медленно действующие яды. Это может быть кое-кто… некая личность, отправленная, чтобы выяснить требуемые сведения. Живой инструмент для пыток…
И Птицелов рискнул. Он освободил мисс Коллн, сообщил ей адрес доктора и велел выяснить у него все, что тот знает. Он не сомневался, что женщина все сделает, ведь у него был надежный рычаг – если она попробует сбежать или выкинет какой-нибудь фокус, Каррана ждет судьба, которой не позавидуешь. Но главное – у него были их сердца…
– К сожалению, мы не можем ждать окончания бури, мистер Карран, – сказал Птицелов. – Как и сообщения от мисс Коллн. Вы отправляетесь со мной. Нас с вами ждет работа…
Он обошел стол, взялся за две ручки по его краям и покатил его к двери. Колесики натужно заскрипели.
– Куда… куда вы меня тащите?
– Вы скоро узнаете, мистер Карран, – ответил Птицелов. – Мы отправимся туда, куда нельзя попасть, имея дурные намерения. Вы единственный здесь, кто не имеет таких намерений, и поможете мне открыть дверь…
Толкая перед собой стол, он покинул пыточную и покатил его через подземелье к лифту.
Добравшись до него, Птицелов дернул рычаг под лежаком. В тот же миг заработали шестерни и пружины, и стол медленно поднялся в вертикальное положение. Карран захрипел, но ремни крепко его удерживали.
Закатив стол в кабинку, Птицелов запустил лифт.
Вскоре мучитель и его пленник оказались на первом этаже маяка. Здесь горел давящий газовый свет, звучал топот ног, ему вторил скрип колес тележек – шли последние приготовления перед отправкой. К входной двери маяка вела трясущаяся под напором бури гармошечная пуповина, к которой приросло то, что невежды презрительно называли штормовым трамваем. По соединительному проходу сновали люди Александра Уолшша, занося в вагон ящики с химрастопкой и оружие… много оружия.
Гораций Горр и Корнелиус Фергин заключили сделку с одним из наследников старого господина Уолшша. Александр был готов пойти на что угодно, чтобы обставить своего брата Герхарта в борьбе за отцовское наследство. И Птицелов с Портным предоставили ему такую возможность. Когда Герхарт Уолшш лишится своего пленника, все его планы пойдут прахом… и это лишь малая доля того, что этот мерзавец заслуживал за то, что держал Круа Гелленкопфа в заточении.
Птицелов вернул стол в изначальное положение и покатил его по проходу. Показавшийся из бурехода Гораций Горр поспешил к нему на помощь, и вдвоем они затащили стол в салон.
Оставив его в простенке между забранными глухими створками иллюминаторами, компаньоны уселись в глубокие кожаные кресла.
Опустив к себе медный рожок на длинной тонкой трубке, Гораций Горр сообщил в него:
– Капитан, мы готовы выдвигаться!
Из вещателя раздался трескучий голос капитана:
– Понял вас, сэр. – После чего прозвучала команда: – Внимание, экипаж бурехода! Всем подняться на борт! Мы отчаливаем! Готовность две минуты!
Люди Александра Уолшша поспешили занять пустующие кресла. Шесть членов экипажа пристегнулись ремнями и прильнули к окулярам перископов в носовой и кормовой частях бурехода. Восемь стрелков разместились вдоль бортов и также закрепили себя ремнями.
– Задраить люки! Опустить переборку!
С режущим уши лязгом металлическая дверь закрылась.
– Отцепка по команде! Три! Два! Отцепляемся!
Гармошка прохода сложилась и приросла к борту с наружной стороны.
– Поднять якоря! Поднять буреход на ноги! Носовая пара! На три единицы!
Загремели цепи, и махина вздрогнула. Мигнул свет, а затем буреход качнулся, нос его медленно приподнялся.
– Бортовая пара! Три единицы!
Ноги в средней части бурехода пришли в движение, и он слегка выровнялся.
– Кормовые! Три единицы!
Когда выдвинулась и задняя пара ног, буреход полностью встал в горизонтальное положение.
– Тихий ход! Курс на Гротвей! – приказал капитан, и махина, кренясь из стороны в сторону, двинулась сквозь бурю.
Гораций глянул на своего друга.
– Ты готов, Корнелиус?
– Я готов. Скоро… уже скоро мы добудем Черное сердце и зажжем маяк.
– И тогда этот город изменится навсегда, – закончил Гораций.
– Сколько нам нужно, чтобы добраться до Фогельтромм?
– Капитан сказал, что, по его расчетам, около двух часов.
– Разбуди меня, как преодолеем границу Гротвей.
Корнелиус Фергин, Птицелов, опустил голову и закрыл глаза, словно заснул. Но на самом деле он думал.
Думал о женщине-не-птице со старыми следами от его ножа на ее теле, о странном докторе и еще, хоть и запрещал себе это, думал о мальчишке с взлохмаченными синими волосами.
А буреход тем временем, сотрясаясь под ударами непогоды и переставляя свои шесть громадных механических ног, медленно пробирался через бурю, с каждым шагом приближая этот город к роковому событию, которое, как верно заметил Гораций, навсегда его изменит. Маяк будет зажжен. И тогда они увидят… все увидят…
Оставалось около двух часов…
Изящный воздушный экипаж летел над городом. Винты с жужжанием вращались, снег, словно боясь прикоснуться к бортам цвета полированной кости, облетал его, и экипаж несся по небу
