Ледобой-3. Зов - Азамат Козаев
Отвада переглянулся со Стюженем. Ворожец нахмурился, поджал губы, еле заметно пожал плечами: «Не знаю, что он задумал». И долго, неотрывно смотрел на боярина, глаз не отрывал, будто дыру буравил взглядом. Будет дыра — полезет наружу потаённое.
— Согласен. Найдёт — отдаёшь пахарям их земли. Вы оба тоже. Слышали?
Троица переглянулась, бояре одновременно кивнули, ровно к одной верёвочке их бородами привязали, да дёрнули.
косиц
— Всё! Спрятали!
Жукан и Муха на пороге едальной сбивали шапками снег с верховок. В бороды тоже намело препорядочно, хоть полотенцами утирайся, лица мокрые, будто оба только что умылись.
— Ну ветрище буйствует! — Муха, маленький, чернявый и резкий в движениях махнул за спину, — зима седмицу силу копила, ровно обезумела. Только за порог сунулись — всю морду залепило.
— Ты бы накинул что на плечи, — Жукан покосился на Безрода, — хоть и знаешься со Злобогом, но шутить с зимой лучше под крышей, да около печки. Там же валит, как из худого мешка.
— Твой храбрец ещё шагу наружу не ступил, уже трясётся, чисто зайка, — Косоворот сошёл с возвышения, весомо и значимо попирая пол, подошел, презрительно скривился.
Сивый поймал встревоженный взгляд Стюженя, едва заметно кивнул — да, потряхивает. Старик потянулся было вставать, да замер на середине, углядев знак от Безрода. Опустился обратно на скамью, закачал головой, поджав губы. Сивый ему подмигнул, получил кулак в ответ.
— И руки ему завяжите! — вдруг процедил Косоворот, брезгливо ёжась.
— Может ещё и глаза завяжем? — Перегуж не утерпел, выскочил из-за стола.
— Точно! И глаза! Да не повязкой, а мешком! Делайте, как воевода говорит!
— Пусть вяжет, — шепнул Безрод Отваде, уже было готовому вспылить и выпустить ярость вовне, — становится всё интереснее.
— Ты о чём? Ты хоть понима…
— Парнишка. Слагай, — Сивый оборвал князя, еле заметно обозначил кивок и протянул руки. Жукан, ехидно улыбаясь, показал — нетушки, за спину.
Безрод завёл руки за спину, и Муха сноровисто исполнил на запястьях три узла, мотая верёвку толщиной с мизинец. Проверил, подергал, уважительно покосился на кулаки и запястья Сивого, намотал и четвёртый. Отвада на Муху не смотрел вовсе, острым глазом перебирал у дальней стены дружинных отроков, подносивших еду и питье, Слагаянашёл быстро. Остальные отроки друг с другом шептались, на столы показывали, ну понятно, о чем юнцы языками чешут — какие опаснее, свои или княжеские, одолеет ли кто-нибудь из пришлых рыжего Семиволка, а Безрод, тот что с князем пришёл, жуть какой страшный — и только Слагай столбом стоял, собеседника не слушал, в раскрытый рот летучая мышь влетела бы без труда, а за такие огромные перепуганные глаза девки душу продадут да без всякого торга. Отвада пристально посмотрел на Стюженя, дождался ответного взгляда, еле-еле кивнул на парнишку, тревожно покачал головой.
— Если позволишь, светлый князь, начнём? — низкий голос Косоворота просто маслом сочился, только горчит такое масло, голова от него болит. Князь, Перегуж и Стюжень, не сговариваясь поморщились.
Отвада молча кивнул. Посмотрел на лужицу, что осталась после Жукана и Мухи, досадливо покачал головой. Эх, будь небо ясно, сам во двор вышел бы, но теперь ничего не увидишь, да и простоишь снаружи недолго — вон, ветер окном играет, снег в палату горстями швыряет. Глаза в два счёта залепит. Ничего, не абы с кем взялись играть. Гремляш накинул на плечи Сивому верховку, участливо хлопнул по плечу, наклонился поближе — Безрод что-то сказал едва слышно. Давний соратник ещё по «застенкам», выслушал, отпрянул, недоверчиво покосился, ровно впервые увидел, но Безрод тихо, спокойно моргнул. Просто моргнул. И зашагал к двери, у которой ждали Муха и Жукан даже не с мешком, а с кожаным мехом для воды — на днище прокручена пара отверстий чтобы не задохнулся, да верёвка змеится в прорезях через всю горловину. Ещё ножами ковыряют последние резки, верёвку продевают. Толстая, с палец толщиной…
— Осваивайся, — голос Мухи звучал глухо, ровно уши воском залепили — оно и понятно, всё-таки мех на голову надет.
Безрода легонько подтолкнули в спину, и только сдвоенные шаги затопали сзади по мерзлой земле. Провожатые ушли. Сивый руками за спиной нащупал мерзлый тёс — стало быть стены. Похоже, ледник себе Косоворот делал на совесть, не просто в землю врылся, решил стены бревнами выкладывать, столбами свод подпереть. Холодно. Видно дверь в ледник не закрыли, ветер врывается, да буйствует недолго, о стены разбивается. Безрод усмехнулся, нашли безголовые себе забаву, отыщи то, что видно за перестрел, покажи пальцем на то, что орёт благим матом, да к тому же светится, ровно месяц на чёрном небе. Иному однократная темень — будто крепостная стена для коня, жилы порвутся, а не перепрыгнет, а кому и четверная не помеха, ведь если глухой ночью тебя без светоча заводят в подземный ледник, и не абы как заводят, а с мешком на голове, да к тому же глаза ты закрыл, и всё равно видишь невидимое, ровно ясный день на дворе, одно и выходит — глупости всё эти игрища с «найди, принеси». Дур-рак ты, Косоворот. С ножа ещё кровь не сошла, совсем недавно кто-то на клинке погиб: Эту Сторону и Поусторонье ярко-алая нить скрепила, ровно шитый шов змеится. Здравствуй, охвостье, давно не виделись! Тычок всё пытал-спрашивал, мол, а как это видится? Да никак. Если глаза закрыть, ничего не видать, ни земли, ни неба, сплошь дымка висит, на Этой Стороне — бело-молочная, на Той Стороне, сразу за границей — беспросветно-чёрная, взглядом не за что зацепиться, аж голова кружится. В паре шагов чуть далее в белёсом тумане багровая черта начинается — на ноже, стало быть — переваливает за межу, убегает в Потусторонье, втягивается в беспроглядную пустоту и обрывается, и видится всё, будто красную ленту закусила темнота, в зубах держит. Да не по земле стелется лента, а в воздухе висит. Края её размыты, полоску рвёт-терзает, ровно ледяные ветры с нею играют, она и полощется, вроде столбика дыма под порывом, только не в силах ветер её сорвать-унести-разметать. Всего несколько шагов вперёд. Почти под рукой. Безрод наугад сторожко зашагал вдоль стены, и едва нащупал срубяной зам о к — ну Косоворот, ну размахнулся, не ледник, а прямо терем подземный — откуда-то сзади раздалось далёкое лошадиное ржание, что-то звонко хлопнуло и кругом загрохотало, ровно скала где-нибудь в горах под собственной тяжестью расселась и лавиной вниз ушла.
Полуночный ветер, гуляка блудливый,
С высоких небес на землю скользнул,
Волосы взбил, ровно пёсик игривый,
Хладом мертвящим в щеку лизнул.
Всего и дел-то — заставить ломовозов рвануть что есть их могучей лошадиной силы, а потом обратно в конюшню отвести. По самые брови замотавшись клобуками Муха и Жукан ковыляли обратно в боярские хоромы. Намело уже препорядочно, бредёшь в сугробах до середины голени, и дует так, что снег летит вдоль земли, отворачивайся-не отворачивайся пронзительно-холодный полуночный ветрила упирается в грудь, останавливает. Муха заметил первым. Куча брёвен на том месте, где только что местополагался недостроенный ледник, поползла, ровно песчаная горка, когда дети около неё начинают ногами топать. Увидел и остановился, как вкопанный. За рукав Жукана придержал, на ледник показал, гляди. Показалось? Брёвна что ли до сих пор осаживаются, в лёжку поудобнее укладываются, играют? На какое-то мгновение Муху повело, голова закружилась — представилось, будто с той стороны, ну, с изнанки горы бревён, кто-то такой же хитрый впряг здоровенных ломовозов и растаскивает завал. Жукан помедлил, обменялся с Мухой растерянным взглядом, затем всё же махнул рукой в сторону завала и решительно побрёл к леднику, вернее к тому, что от него осталось. Вверх тормашками они там ходят, что ли?
— Злобожьи проделки! — зашептал Муха, осеняясь обережным знамением, — всяк знает, что его
