Анкер - Артемий Лукьяненко
— Я тоже скучала, па, — Рейн сбросила капюшон.
— Ре-Рейн? — мужчина застыл в проёме и уставился на мою спутницу. — Ты?!
— Не держи на пороге. Мы промокли до нитки и очень устали.
— Господи, благослови этот дождь, — купец чуть не заплакал от радости, — И этот день! Он принес мне тебя, соль моей жизни! — он попытался открыть дверь, забыв о цепочке, и чуть не выломал ручку. Не переставая бормотать благодарности, мужчина снял запор и распахнул дверь.
— Отнеси её в мою комнату, — Рейн буквально втащила меня в помещение и передала в раскрытые руки Корнелиуса, попытавшегося обнять мою спутницу, — Береги ее как зеницу ока самого господа.
— Как скажешь, мрачноцветик, — вздохнув, мужчина взял меня на руки, словно пушинку, и куда-то пошел.
Я услышала шелест занавеса из бус и ощутила мелкий бисер, щекотнувший лицо — судя по сменившемуся освещению и потрескиванию камина, Корнелиус отнес меня в жилое помещение.
Меня уложили на диван, и я блаженно выдохнула — руки и ноги онемели от усталости и теперь гудели тупой равномерной болью, пронизывающей до самых костей. Я хотела заснуть и забыть о ней, но сон не наступал — стоило мне закрыть глаза, как я оказывалась один на один с неестественной пустотой вокруг меня. Это была не та сонливая пустота, предшествующая дреме, а сосущая где-то глубоко внутри пустота, тянущая за собой, зовущая, кричащая… Я бросила попытки заснуть и обратилась во слух, следя за происходящим в лавке.
— Я так скучал, Рейни! — купец ходил за шторой. — Так скучал! Одиннадцать месяцев, почти год! Доченька, как ты?
— Нормально. Па, мне нужны четверть унции порошка бледного дуриана, плошку разведенной в стакане теплой воды бахчи-комы, семь скрупулов красного мышецвета и пять драхм масла тоэльской гвоздики, собранной зимой не позднее солнцестояния…
Я удивленно приподняла брови и даже усмехнулась бы, будь у меня силы. Вот это уверенность и знание своего дела! Но что она собирается делать с этими ингредиентами? Зелье варить?
— Пять драхм масла зимней гвоздики! — всплеснул руками купец, — Сплошное разорение! Кто эта особа?
— Прошу, па, просто принеси все это, — устало ответила Рейн.
— Ай-ай-ай, во что ты снова впуталась! — запричитал отец, подходя к ящикам с травами, — Семь скрупулов мышецвета, ты сказала?
— Можно шесть, — отбросив водопад бисерных нитей, девочка вошла в комнату, — Алекс, спишь?
Я решила промолчать, притворившись спящей. Не знаю, почему, может, я все-таки устала, а может, решила послушать их беседу. Так или иначе, я закрыла глаза и стала мерно посапывать.
Рейн присела на колени возле дивана, на который меня уложили, и хмыкнула.
— Заснуть на чужом слое? — прошептала она немного удивленно, — Хм. Анкеры…
Она встала и отошла в сторону. Приоткрыв веки, я стала следить за ней сквозь ресницы. Комната была небольшой, довольно уютной, с множеством мягких ковров, тяжелыми занавесями на единственном узком окне. Из мебели был лишь диван, несколько шкафов, кресло и письменный стол, заваленный всякой всячиной. Единственный свет в комнате давала настольная лампа — не электрическая, под матовым стеклянным абажуром дрожал яркий белый огонёк пламени.
Рейн взяла с рабочего стола не то ручку, не то карандашный грифель и, закатала рукав рубашки, стала что-то отмерять на руке. Чуть повыше локтя поставила пометку и отложила грифель. Бросила на меня взгляд. Затем пошарила в кармане и вытащила узкую маленькую шкатулку. Открыла.
— Черт подери, — она достала осколки медицинского шприца — старинного, стеклянного. — При нырке разбился… — Рейн закрыла шкатулку и огляделась, — Почему тут еще не изобрели шприц?
— Рейни, я тебя не видел почти что год! — послышался из-за занавески голос Корнелиуса, сопровождаемый звоном склянок и глиняных кувшинов, — И вот ты дома, но даже не обнимешь своего старика! Я не держу на тебя обиды и мирюсь с твоим свободолюбием, но я достоин хотя бы капельки благодарности! Я как-никак отец тебе!
— Прошу, не заводи эту шарманку, ты знаешь, что я тебя очень ценю, — Рейн закатила глаза. — Где бронзовый скальпель, которым я острила карандаши?
— Ты забыла, да? — между занавесок показалось печальное лицо пожилого торговца, — На полке справа, корень моей души. Между мурлской чернильницей и стопкой кинийской бумаги.
Я услышала быстрые шаги — Рейн бросилась шарить по полке. Послышалось звяканье лезвия, когда Рейн наткнулась на него. Затем я услышала глухой звук керамической посуды, которая тоже зачем-то понадобилась ей. Какое-то время не было слышно почти ничего, кроме уютного потрескивания лампы…
Когда купец вошел в помещение, неся серебряный поднос, звенящий склянками с запрошенными травами, порошками и выжимками, Рейн жестом попросила поставить все на стол.
— Спасибки, — девушка встала на цыпочки и поцеловала Корнелиуса в щеку, — Можешь, пожалуйста, выйти еще на минутку? — не дождавшись ответа, она обратилась все внимание на принесенные ингредиенты. За то время, пока я следила за движениями ее рук, она не запнулась ни разу, с методичностью машины перемешивая порошки и взбалтывая содержимое склянок. Создавалось впечатление, что она проделывала этот трюк сотни раз.
— Рейн! — в голосе аптекаря зазвучали молящие нотки, — Сначала ты отсутствуешь почти год, затем влетаешь как самум из пустыни, а теперь требуешь, чтобы я ушел? Я возмущен!
Рейн медленно повернулась и смерила его долгим, очень долгим взглядом. Черные глаза ее встретились со слезящимися, полными печали глазами мужчины.
— Ох, небеса, я ведь прошу о самом малом! — купец, казалось, едва сдерживал слёзы, — Ты рвешь мне сердце! У других дочери как дочери, замужние давно! Глядишь, уже детишек растят, налюбоваться не можешь! А ты красоту свою напрасно тратишь, меня не щадишь!
Рейн открыла было рот, но ничего не произнесла. Отвернулась, вернувшись к склянкам. Аптекарь горестно взмахнул рукой и вышел, вздыхая, но не проронив более ни слова.
Через какое-то время, за которое сон так и не одолел меня, Рейн закончила смешивать ингредиенты и принесла маленькую плошку, которую использовала ранее. Бросив на меня очередной испытующий взгляд, она добавила бледно-розовую жидкость в общую массу, перемешав. Потом перелила густую комковатую жижу в маленький стакан.
Она что, предложит мне это выпить?! Я не стану глотать эту серую бурду!
Еще в дошкольном возрасте, когда я, малолетняя дурочка, срывала бутоны одуванчиков, листочки, ягодки в парке, где мы с мамой гуляли, и «варила» из них «обед» — клянусь, еще тогда приготовленная масса выглядела аппетитнее и съедобнее!
Я попыталась унять нарастающую панику, одновременно понимая, что, если Рейн сунет мне стакан с микстурой, я не смогу отказаться — под каким предлогом? Буду звучать подозрительно, она поймет, что
