Николай Ютанов - Путь обмана (сборник)
Она взобралась на вершину и села на краю отвесного сброса, свесив длинные, в шрамах ноги вниз, в эниесзу. Еленка просидела так долго, ощущая бедрами слюнявый лишайник под собой, голыми плечами — холодный ветер из–за реки, а всем телом — светящийся поток непонятного звездного чувства. Ее мысли напоминали легкие хрустальные звуки ретеки, гуляющие где–то далеко за спиралью ее — Еленки — звездной системы… Лет…
Она встала и пошла по тропе в глубь леса.
Перед поляной Еленка остановилась. Она, как и тогда, посвистела марш и сделала шаг вперед. Но сказка далекого детства не повторилась. Еленка посидела на том самом камне, с которого мира Ель хотела метнуть нож в наивного чудака с другой звезды. Королева быстро встала и пошла по дороге к селению Пятой Вершины.
Возле белого обелиска она остановилась и, чуть поразмыслив, опустилась на колени. Еленка приложила губы к теплой надгробной плите, сказала: «Теперь ты счастлив, ты сделал свое дело. Все, что мог, ты подарил нам, и мы никогда не сможем забыть тебя!» Он. провела рукой по портрету пришельца, поднялась и отошла к корявой дуплистой сосне. Еленка заглянула в дупло, затем засунула туда руку по плечо. Закусив губу, она пошарила в темноте. Пальцы натыкались то на пустое гнездо харахала, то на острые сучки, но вот… Еленка закашлялась и достала свернутую женину куртку. Она надела ее, оправила руками и в задумчивости побрела обратно к обрыву. «Е–о–о–ло–очка!..»
Сползая вниз по камням, Еленка вымазалась желтой пылью лишайников и, стоя внизу, долго оттирала щеку от желтого сыпучего налета.
За скалой Лет увидел Еленку. Она медленно ходила среди фиер, рвала цветы, складывая их в громадный золотистый букет. Волосы ее были растрепаны, и это отчего–то обрадовало охотника. А когда Еленка повернулась в профиль, приоткрыв рот в улыбке и приложив кончик языка к верхней губе, Лет остановился. Он встал в тени скалы, закурил. Четыре дождя назад королева нашла его пьяным в бардаке Бенъетела, всеми забытого, опального королевского охотника. Его вместе с другими пленными отправили сюда, в горы. Он работал в кузницах и конюшнях дианейской орды, его били, учили, водили к женам комматоров и внезапно по велению неведомого бога перевели во внешний конвой дворца Апротед, сделали лучником. Теперь он столовался в одном зале с сеймом. А потом… потом он увидел королеву совсем рядом, ее улыбку, ее глаза с ранними морщинками у век. Это был тот дианейский мальчишка, лупивший мечом его и его баб… Друзья стали врагами, враги почти братьями, а сам Лет получил чудовищную тоску, начинавшую мотать душу при одном упоминании имени Ель. Лет не считал себя робким, но когда королева сказала, что любит его, — просто, уверенно, словно не было ничего необычного в любви королевы к пленному конюху–рабу, — Лет понял, что сам осторожен до глупости… Пропал счет дней. Лет ходил как в бреду и ждал хотя бы мимолетной встречи. И она наступала. Лет говорил, а Еленка слушала: про старую мать на родине. Про двоюродную сестру, которую он убил своими руками, чтобы спасти от позорной казни. Про тихие реки за Сахарным хребтом и про удивительную падающую звезду, которая летела тем медленнее, чем ниже она опускалась. Еленка говорила, а Лет слушал. Об отце и маме, о пришельце Жене, о несчастном магистре Мете и его ученице…
— Лет, — сказала Еленка, опуская на его плечи тонкие прохладные руки, — ты издалека похож на моего отца… Я совсем уже поверила, что детство вернулось ко мне.
Еленка замолчала, вглядываясь в растерянные глаза Лета. И вдруг слезы позорными каплями потекли по ее смуглым скулам. Лет неловко обнял ее и провел рукой по спутанным волосам.
— Не плачь, — сказал он.
Еленка плакала второй раз в жизни.
Presto put mosso
…слово …если оно доходит, это — все.
«Луньюй»
Я взор подъемлю к небесам,
Но нет в них сожаленья к нам.
Давно уже покоя нет,
И непосильно бремя бед!
Где родины моей оплот?
Мы страждем, гибнет наш народ…
Голос девушки звенел в полумраке зала Предков. Рыжий огонь горел на решетке в каменной нише под навесом, резкой полумаской высвечивая лицо королевы. Еленка сидела, подтянув одну ногу и уткнув подбородок в острое колено. Девушка, читавшая стихи, перевернула страницу.
— И непосильно бремя бед, — хрипло сказала королева.
Эилинн кивнула.
Над полем боя Солнца диск взошел. Опять на смертный бой Идут солдаты.
Здесь воздух Неподвижен и тяжел, И травы здесь От крови лиловаты…
Королева провела пальцем по мундштуку пустой трубки.
Сигнальные огни пронзили даль, И небо над дворцами засияло. С мечом в руке поднялся государь — Крылатого он вспомнил генерала. И тучи опустились с вышины. И барабан гремит у горной кручи. И я, солдат, пойду в огонь войны, Чтобы рассеять грозовые тучи…
— Глупость, — сказала Еленка. Эилинн перелистнула несколько страниц.
— Да, — сказала она. — Но красиво!
Королева Ель посмотрела на Эилинн. Короткая незастегнутая куртка из тигровой шкуры на голое тело и короткие черные штаны с медными бляхами, подвязанными на коленях. На груди, закрывая белый шрам, мерцал зеркальным лезвием дианейский штык–нож. Грязные светлые волосы, подрезанные коротко, открывали высокую темную шею. Серый, в рыжих отблесках огня рот гнулся в довольной улыбке.
— Я не думала, что в Дианее умеют писать стихи, — сказала Эилинн. Дианеец, пишущий стихи… это что–то вроде вепря, играющего на ретеке… Чушь!.. Но это…
О ратей отец!
Мы — когти и зубы царям!
Зачем ты ввергаешь нас в горькую скорбь? Нет дома, нет крова нам.
О ратей отец!
Мы — когти царя на войне!
Зачем ты ввергаешь нас в горькую скорбь?
Нет ныне приюта мне.
О ратей отец!
Не счесть тебя умным никак!..
Эилинн встала на колени и, бросив книгу к ногам Еленки, опустилась узким задом на пятки.
— Как давно это написано! — сказала она. — Нынешний дианеец уже не сможет стать поэтом. Нынешний дианеец — похотливый вол к–людоед, вооруженный осадными колесами.
— Зарываешься, — зло сказала Еленка. Эилинн лениво фыркнула.
— Мне–то лучше знать, — сказала она и вытянула вперед длинную ногу. Я мою ноги вшивыми душами ваших мужчин… Воинов! В человеке их интересует в основном то, что ниже пояса. А мне уже все равно, чем поражать людей сомнительным разумом или очевидной радостью тела… — Эилинн с грустной осклабинкой погладила голень. — Мне все равно, ведь это скоро исчезнет, королева… Все!.. Не спорь. У меня была Родина. За нее я отдала совесть, детство, голову. И во имя ее же меня избили, потешили страсть и сунули животом под сверло правды. И все! Все кончилось!..
