Марина и Сергей Дяченко - Шрам
– Нет, конечно! Я ведь знаю, что у господина Эгерта твердая рука…
Тут на кухне рявкнула хозяйка, и Фета с извинениями упорхнула прочь.
Квадратные солнечные пятна грузно переползали со стола на пол, с пола на стул; Эгерт сидел, сгорбившись, и водил пальцем по краю пустого стакана.
Фете не понять его. Никому на свете не понять его. Привычный мир, в котором он по праву был повелителем и господином, теплый надежный мир теперь вывернулся наизнанку, уставившись на Эгерта остриями шпаг, зубчатыми краями камней, лекарскими ланцетами… В этом новом мире обитают тени, ночные видения, из-за которых вот уже много ночей Эгерт спит при свете. В этом новом мире он ничтожен и жалок, беспомощен, как муха с оторванными крыльями – и что будет, когда об этом узнают другие?!
Грохнула, отворяясь, тяжелая дверь. В трактир ввалились господа гуарды – и в числе их Карвер.
Эгерт остался сидеть, где сидел, только невольно подобрался, как перед прыжком; гуарды мгновенно окружили его. От громогласных приветствий у Солля зазвенело в ушах, а от дружеских похлопываний болезненно заныло плечо.
– А мы вспоминали! – возвышался над всеми трубный голос Дрона. – Как говориться, «про осу болтают – глядь, оса летает»…
– А говорили, что Солль вот-вот помрет! – радостно сообщил какой-то гуард из молодых.
– Не дождешься! – захохотал Лаган. – Мы все перемрем раньше… А в трактире сидит – значит, здоров…
– В трактире сидит, а друзьями брезгует, – горько посетовал Карвер, заслужив тем самым несколько укоризненных взглядов.
Солль через силу поднял глаза на приятеля – и, встретившись с ним взглядом, удивился. Карвер смотрел на друга-повелителя со странным выражением – будто только что задал вопрос и терпеливо ждет ответа.
Вокруг гостей уже суетились Ита и Фета; кто-то провозгласил тост за обновившееся здоровье лейтенанта Солля. Выпили; Эгерт поперхнулся. Краем глаза он видел, что Карвер не сводит с него своего вопросительного взгляда.
– Ты что же, рак-отшельник, спрятался, притих? – весело поинтересовался Лаган. – Гуард без доброго общества чахнет и вянет, как роза в ночном горшке…
Юные Оль и Бонифор захохотали – преувеличенно громко.
– Клянусь шпорой, что он сочинял роман в письмах, – предположил Дрон. – Я как-то в патруле приметил: свет у него горел до утра…
– Да? – удивился Карвер, а прочие зацокали языками.
– Знать бы, какой-такой красавице Солль посвящает ночные бдения… – протянул кто-то, особенно романтичный.
Эгерт сидел посреди радостного гвалта, улыбаясь кисло и неубедительно. Пристальный взгляд Карвера был ему неприятен.
– Тебе привет от Дилии, – заметил Карвер небрежно. – Она посетила ристалище и, между прочим, справлялась, почему бои проходят без Солля…
– Кстати, что передать капитану? – спохватился Дрон.
Эгерт скрипнул зубами. Больше всего на свете ему хотелось исчезнуть прочь, но уйти сейчас означало бы бросить вызов всеобщему веселью и доброму к себе отношению.
– Вина! – крикнул он в сторону хозяйки.
…За прошедшие после этого два с половиной часа Эгерт Солль совершил важнейшее в своей жизни открытие: спиртное, если его выпить в достаточном количестве, убивает и душевные муки, и страх.
В сумерках толпа гуардов, изрядно поредевшая, вывалила на улицу и двинулась в сторону «Верного щита», причем Солль кричал и смеялся не менее прочих. Краем глаза он время от времени ловил настороженные взгляды Карвера – но разомлевшему Эгерту было все равно: он наслаждался таким долгожданным сознанием собственной силы, свободы и смелости.
Все живое, попадавшееся на пути блестящей хмельной компании, жалось к обочинам, никоим образом не желая перейти дорогу господам гуардам. На набережной фонарщик зажигал фонари – гуляки едва не вышибли из-под него стремянку. Эгерт хохотал взахлеб; фонари плясали у него в глазах, кружились вальсом, кланялись и приседали. Густой воздух поздней весны полон был запахов, Солль хватал его носом и ртом, с каждым глотком ощущая и аромат прогревшейся реки, и свежесть трав, мокрых камней, дегтя, чьих-то духов и еще теплого навоза… Обнимая одной рукой Карвера, а другой всех поочередно, он свято уверовал, что болезнь его прошла, и как всякий исцелившийся больной, он имеет право на особенно острую радость жизни…
Напротив входа в «Верный щит», неподалеку от места, где впервые вышли из кареты студент и его невеста Тория, на выбоине в мостовой помещалась лужа – глубокая, как раскаяние, и жирная, как праздничный бульон. Эту лужу не высушили ни солнце, ни ветер; слегка обмелев, она сохранила себя от ранней весны до самого преддверия лета, и можно было ожидать, что столь необыкновенная живучесть поможет ей дождаться осени.
Сейчас лужа ловила черной маслянистой поверхностью догорающее вечернее небо; на берегу ее, покачиваясь, стоял пьяный портняжка.
Что это именно портняжка, становилось ясно с первого же взгляда – тонкую шею удавкой захлестывал замусоленный сантиметр, а холщовый передник был вымазан мелом. Соломенные волосы двумя сосульками закладывались за уши; портняжка глядел в лужу и негромко икал.
Карвер захохотал; прочие дружно присоединились к нему, но смехом дело и кончилось. Подмастерье поднял мутные глаза и ничего не сказал, а гуарды, миновав его, направились к двери трактира.
Надо же было случиться, что именно в тот момент, когда Солль поравнялся с пьяницей, тот, потеряв равновесие, размашисто шагнул вперед. Тяжелый деревянный башмак угодил в самую середину лужи, подняв буйный фонтан вонючих брызг, большая часть которых досталась лейтенанту Эгерту.
Солля окатило чуть не с головы до ног; грязные брызги замарали мундир и рубашку, шею и лицо. Чувствуя, как по щекам скатываются крупные холодные капли, Эгерт застыл на месте, не сводя с пьяницы остекляневшего взгляда.
Гуарды окружили портняжку плотным кольцом; на Эгерта смотрели опасливо, на парня – с сочувствием и любопытством. Впрочем, подмастерье был еще более пьян, нежели лейтенант Солль, а значит, и более храбр; он не испугался господ гуардов, а может, попросту их не заметил. С чисто научным любопытством он разглядывал свой башмак, взволновавшуюся поверхность лужи и облитого грязью Солля.
– Рылом его туда, – беззлобно посоветовал Дрон. Юный Бонифор взвился, предчувствуя забаву:
– Можно, я?
– Это человек Солля, – бесстрастно заметил Карвер.
Лейтенант Солль свирепо оскалился, шагнул к портняжке – и враз протрезвел. Действительность обрушилась на него, придавив и весну, и свободу, и рожденную заново смелость; Эгерт ослабел от внезапной догадки, что сейчас испугается снова. И действительно – стоило подумать о страхе, как внутри живота его растеклась муторная слабость; надо было попросту протянуть руку и взять парня за шиворот – но рука взмокла и не желала подчиняться.
Великий Харс, помоги мне!
Весь дрожа от усилия, Солль потянулся-таки к загривку подмастерья. Схватил мокрой ладонью воротник куртки – и в ту же секунду парень, встряхнувшись, сбросил его руку.
Гуарды молчали. Солль чувствовал, как наперегонки струятся по спине ручейки холодного пота.
– Жалко, – выдавил он через силу, – дурак он, пьяный, случайно…
Гуарды переглянулись. Подмастерье между тем, желая не то опровергнуть слова Солля, не то попросту продолжить свои научные изыскания, неторопливо занес над лужей деревянный башмак…
Гуарды вовремя отскочили, один Солль, будто прикованный к месту, принял на себя очередную, еще более обильную порцию жирной грязи. Портняжка покачнулся, с трудом удержал равновесие, полюбовался результатом своего дела и, удовлетворенный, расплылся в улыбке.
– Убьет, – вполголоса заметил Дрон. – Проклятье…
Лицо Эгерта, уши его и шея пылали под слоем черной жижи. Бей! – надрывался разум, опыт, весь здравый смысл. Бей, проучи, пусть тебя оттащат потом от бесчувственного тела, ну что же ты, Эгерт, это невыносимо, это конец, это конец всему, бей же!
Гуарды молчали. Подмастерье пьяно улыбался.
Деревянной ладонью Эгерт взялся за эфес шпаги. Не то! – закричал здравый смысл. Куда ты тащишь шпагу на безоружного, на простолюдина?!
Шпага на безоружного, шпага на безоружного…
Подмастерье занес ногу в третий раз, глядя теперь уже Эгерту прямо в глаза. Видимо, он был настолько пьян, что из всего происходящего вокруг выделял только приятный для него процесс – путешествие брызг на лицо и одежду некоего господина.
Подмастерье занес ногу в третий раз, но в этот момент не выдержали нервы лейтенанта Дрона. С нечленораздельным рычанием он рванулся вперед, и кулак его врезался портняжке в подбородок. Без единого звука подмастерье, очень удивленный, опрокинулся назад – и так и остался лежать, посапывая.
Эгерт перевел дыхание. Он стоял, облитый грязью с головы до ног, и десять пар глаз потрясенно глядели, как эта грязь стекает по золотому галуну мундира.
