Роберт Сальваторе - Древнейший

— Бикельбрин, друг! — возопил поври, лежавший у ног юноши, и вскочил.

Прервав сражение, его сородичи обернулись на крик. Стало ясно, что перед этой бедой гном и человек равны. Десятку карликов предстояло дать отпор более чем дюжине троллей, вооруженных копьями, на концах которых крепились острые зазубренные раковины. Это оружие было пострашнее, чем относительно безвредные палки, которыми островитяне имели обыкновение дубасить друг друга по голове.

Два тролля приближались к Бикельбрину с одной стороны, Кормик — с другой. Перескакивая через камни, полный решимости, он слышал, как брат Джавно велел всем бежать в монастырь, понял, что трое его товарищей туда и направляются, но не мог бросить раненого поври.

Видя, что ледниковые тролли потянулись к своим копьям, Кормик сделал последний рывок. Он присел, пружиной подпрыгнул в воздух, перелетел через гнома и обрушился на тварей прежде, чем они успели достать оружие. Один отпустил древко, пытаясь защититься руками, другой оказался более упорным и уже с отвратительным плаксивым воплем занес копье. Именно на него пришлась основная сила удара, хотя повалились оба.

Приземлился Кормик неудачно, чуть не налетев лбом на камень, но вовремя подставил руку. Волна головокружения захлестнула его, однако нельзя было оставаться в окружении этих гадких существ, которые цеплялись и кусались. Юноша откатился в сторону, но один тролль успел вонзить зубы в его голое предплечье.

Кормик немедленно отдернул руку и, почувствовав, что дурнота отступает, со всей силы врезал твари по уродливой морде.

Второй тролль оказался не менее проворным, чем монах, и уже метил копьем ему в живот.

Кормик увернулся и выбил у врага оружие. Он перешел в атаку, но, повинуясь инстинкту, вдруг развернулся, отскочил назад и чудом избежал копья, посланного еще одним троллем.

Теперь юноша был один против тройки врагов и видел, как приближается четвертый. Вдруг слева донесся пронзительный крик. Один из троллей, словно споткнувшись, упал, сраженный ударом дубинки по голове. За ним показался разъяренный поври, стремглав бежавший к месту схватки с пустыми руками. Это он швырнул свою дубинку в тролля. Гном звал Бикельбрина, но пронесся мимо своего раненого друга, набросился на второго тролля и, подмяв его под себя, принялся осыпать пинками.

Кормик ударом ноги переломил шею поверженному троллю, и тот перестал корчиться. Эти твари, которые сами не пощадят никого, могли не рассчитывать на жалость в нынешнем сражении. Поври оставили в покое абелийских братьев и уже спускались с холма к берегу. Кормик с облегчением увидел, что Джавно опять вскинул руку.

— В монастырь! — закричал он снова, на сей раз обращаясь только к Кормику и давая понять, что братьям придется его бросить, если тот не поспешит.

Сразу за окликом последовал удар молнии, и все три тролля задергались в дикой неестественной пляске. Их тонкие конечности неистово затряслись от остаточных разрядов.

Тут подбежал четвертый тролль и набросился на Кормика с копьем. Юноша увернулся пару раз и, откинувшись назад, с трудом избежал третьего удара, который просвистел совсем рядом с головой. Тогда он взялся левой рукой за древко, правой захватил копье у самого наконечника и стал гнуть его книзу, навалившись всем телом. Раздался треск, и копье сломалось пополам. Кормик вырвал у тролля кусок древка и обрушился на него, не выпуская из рук второго обломка. Почувствовав, что острый край входит в тело противника, монах обнял его левой рукой и вонзил оружие еще глубже.

Обезумевшая тварь пыталась кусаться, но не могла дотянуться до Кормика. Тогда, не желая сдаваться, тролль пустил в ход еще одно свое средство защиты, длинный клиновидный подбородок, которым стал царапать голову соперника.

Оба повалились на землю. Кормик уперся коленями троллю в грудь, вытащил наружу древко копья, подбросил его, повернул зазубренной ракушкой вперед и снова набросился на врага.

Тролль выскальзывал и лягался, отбивался и изворачивался, но Кормик вонзил копье прямо ему в грудь, для верности разворотив рану. Наконец юноша скатился с убитого противника, и взору его предстал еще один тролль, тот самый, который получил дубинкой по голове. Он стоял прямо над монахом с камнем в руке.

От удара голову словно разорвала ярко-белая вспышка. Кормик закрылся руками и даже умудрился встать. Но тролль не отставал. От бесконечных тумаков и укусов земля уходила из-под ног человека.

Юноша нашел в себе силы ровно для одного ошеломительного удара, который, по счастью, пришелся троллю в челюсть. Тварь мешком повалилась на землю.

Кормик старался выпрямиться, но его шатало из стороны в сторону. Поври и тролли — все смешались в одну беспорядочную яростную массу.

Вдруг земля молниеносно приблизилась и поглотила его. Он вспомнил о Милкейле, о своей тайной любви. Юноше было жаль, что в эту ночь он не сможет прийти к ней на свидание в их особом месте на северной отмели. Ему показалось глупым думать об этом сейчас, и было непонятно, почему образ прекрасной варварки наполнил его мысли именно в эту опасную минуту.

Потом он понял, что с этими мыслями, с ее образом на него снизошла благодать, подарив миг успокоения в бурю. Кормик попытался произнести ее имя, но не смог.

Звуки стихли, свет погас, в последний момент приняв очертания ее тела, и юноша погрузился в холодный и пустой мрак.

Глава четвертая

ОПОРА

 Брансен отвернулся от Кадайль и лег на спину. Он хотел прикрыть лицо рукой, но не рассчитал движения и больно ударил себя по лбу. Ему стоило огромных усилий совладать со своей дрожащей, трясущейся кистью и спрятать под ней глаза, в которых закипали слезы обиды. Кадайль оперлась на локоть и ласково посмотрела на мужа.

Его нога подергивалась и отскакивала в сторону, ударяясь о переднюю опору их палатки так, что вход грозил обрушиться. В совершенном расстройстве молодой человек схватил лежавший неподалеку гематит.

Кадайль нежно погладила мужа по обнаженной груди, нашептывая слова утешения, но Брансен не пошевелился и не взглянул в ее сторону.

— Я люблю тебя, — сказала жена.

Наконец Брансен поборол гордое упрямство, потянулся к душевному камню и положил его рядом с собой.

— Тебе придется вечно терпеть мою… неуклюжесть.

Кадайль рассмеялась, но тут же осеклась, опасаясь, что ее веселье будет неправильно истолковано.

— Мы ведь знали, что на это потребуется время, — ответила она.

— На это потребуется вечность! — возразил Брансен. — Лучше ничего не стало! А я-то верил, что теперь освобожусь от душевного камня. Я-то надеялся…