За гранью Разлома - Алиса Мак
Как она смогла написать эти символы не глядя, таким грубым инструментом, такой ненадёжной краской? Макс не знал наверняка. Он знал лишь одно: печать удалась, она сработала безотказно. Она исцелила тело погибшего Миши в тот раз и исцеляла его снова, и снова, и снова, и будет исцелять так долго, пока существует печать. Исцелять его, защищать от болезней, отдавать его боль той, кто создал печать. Такое колдовство казалось невозможным, но оно сработало, да и разве могло оно не сработать, если по всему периметру печати снова, и снова, и снова повторялась успевшая стать понятной для Чтеца завитушка?
«Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста. – Губы оставшейся в прошлом Сестры шевелятся, словно заклинание произнося её отчаянную мольбу. – Пожалуйста, пусть Миша живёт. И не важно, что будет со мной».
«Ты не можешь его вернуть», – шепчет ей на ухо чертовка. Откуда взялась нечисть, всегда ли она была рядом или появилась только что? Это не важно. Она говорит правду. «Даже если твоя печать сработает, он будет жить, только пока ты вкладываешь в неё силу. Долго ли ты продержишься без отдыха, без сна?»
Мира молчит, у неё нет ответа. Она собирается отнять у смерти того, кого любит, и не ждёт, что это будет стоить ей дёшево.
«Давай заключим сделку? – чертовка склоняется совсем близко, её дыхание могло бы щекотать Мире шею, но чертям не нужно дышать. – Ты сможешь использовать печать, не думая о ней, и будешь делать это всю свою жизнь, пока эта печать цела. А взамен ты отдашь мне… – она оглядывается и, на миг задержав взгляд на мёртвом теле, улыбается коварной улыбкой. – Свою любовь». – «Хорошо. – Мира не раздумывает – такая цена ей по карману. – Забирай, только пусть он живёт». – «Пусть». Чертовка смеётся, и её хохот льётся в уши расплавленным золотом.
– Я думала, так будет даже лучше. Если я не буду любить Мишу, мне будет проще отпустить его, оставить их с той девушкой и пойти своей дорогой. Я не подумала о том, что чертовка заберёт всю любовь, а, постоянно активируя эту печать, я не смогу активировать и создавать другие. Но хуже всего оказалась боль. Я чувствую всю его боль – когда он ударяется пальцем, проходя мимо дивана, когда его мышцы устают после тренировки, когда какой-нибудь вампир перегрызает ему горло. Даже когда его укачивает в машине. С каждым днём терпеть это всё тяжелее. Не знаю, сколько раз я уже умирала, но теперь я точно знаю, почему та чертовка предложила мне эту сделку. Она хотела посмотреть, что будет с нами двумя, как долго я продержусь, если буду всё время страдать из-за Миши, больше не любя ни его, ни кого-то ещё.
Чертовка смеётся, а в глазах у неё бездонная чернота неизвестности, но Мира не смотрит на нечисть, она сидит, положив голову Миши себе на колени, и воет, и её слёзы бегут по его щекам. Но вот опущенные веки погибшего охотника вздрагивают, он открывает глаза. Мира сидит, не в силах перестать плакать, и вдруг начинает смеяться. Она смеётся, потому что видит: рана исчезла. Она смеётся, потому что её Брат вернулся к ней, он снова жив, и теперь они и дальше будут вместе.
– Кто бы мог подумать, что всего год спустя мы оба будем мечтать о возможности оказаться друг от друга подальше, так, чтобы меня не мучила его боль, а Мишу – его несвобода?
Крупные хлопья снега падали на покрасневшие плечи девушки и, поколебавшись мгновение, соглашались растаять. Мира поёжилась и, неловко увернувшись, закончила свой рассказ:
– Вот так всё и вышло.
Белая ласка растворилась в воздухе, а затем вновь появилась на скамейке рядом. Медленно, словно сквозь воду, Чтец осторожно шагнул вперёд, но Мира неуловимо отодвинулась в сторону, не позволяя ему приблизиться. Её руки крепко прижимали к груди одежду, и Макс, заметив покрасневшие от мороза костяшки пальцев, тихо сказал:
– Оденься.
Слово очередной снежинкой провалилось в сугроб тишины.
– Отвернись.
Макс отвернулся и замер, вслушиваясь в тишину позади, а она давила на уши, не давая понять, что происходит. Время исчезло, и Чтец не взялся бы предполагать, прошла ли минута, несколько секунд или полчаса.
– Значит, Миша бессмертный, только пока ты делаешь его таким, – не оборачиваясь предположил он.
– Миша живой, только пока я делаю его таким. – Слова дуновением холода коснулись ушей. – Если печать будет разрушена, он умрёт. Но я не поддамся чертовке. Я не разрушу эту печать, даже если сойду с ума. Поэтому можно сказать, что Миша живой, пока живу я. И буду жить, и никто, слышишь, никто не заставит меня изменить своё решение!
Чтец осторожно повернул голову и увидел неодобрительно наблюдающую за ним ласку. Зверёк вздёрнул нос кверху, а расправившая плотно застёгнутую на все пуговицы шубу Мира поёжилась и обняла себя за плечи.
– Холодно? – спросил Чтец и удивился своей глупости: конечно, ей было холодно.
Снежинки касались его лица и рук, от холода потерявших чувствительность, а вернувшаяся темнота ночи шептала голосом безнадёжности: то же творится и с сердцем Миры, но нет никакого способа его отогреть. То, что забирает нечисть, нельзя вернуть назад.
– Это ничего, – отмахнулась девушка. – Ты понимаешь, что я тебе говорю?
– Да. – Макс упустил момент, когда его голос сел, а в душе пробудилась злость. – Поэтому не нужно говорить «это ничего». Будет глупо потерять и тебя, и Мишу из-за простуды.
Мира удивлённо распахнула глаза и тут же виновато опустила взгляд.
– Да…
Она оглянулась в сторону дома, уже готовая отступать к нему, но Чтец поймал её за руку.
– Значит, вы с Мишей считаете, что Александр может что-то исправить?
Наверное, рука Миры была холодной, но Макс не чувствовал ничего, кроме лёгкой боли в замёрзших пальцах.
– Да. – Мира вздрогнула,
