Железное пламя - Ребекка Яррос
– Просто? Бреннан жив. Ты заключил с моей матерью сделку на мою жизнь. Моя мама оставила тебе шрамы на спине. Так скажи, Ксейден, мне из тебя вытягивать секреты только о моей семье? Ты, случаем, ничего не скрываешь о Мире?
– Проклятье. – Он запустил руку в волосы. – Я не хотел, чтобы ты знала о шрамах, это правда, но если бы ты спросила, то я бы ответил.
– Я и спрашивала в прошлом году, – напомнила я, подойдя к окнам и глядя на восстановленный город, чувствуя, как от гнева закипает кровь… но, слава богам, не кожа.
– Прости. Я не могу изменить прошлый год, но ты, хоть и сказала, что меня понимаешь, похоже, сама так меня и не простила.
– Я…
Простила ли? Обхватив себя руками, я смотрела, как пролетает отряд из десяти драконов, а в голове все кружилась сделка, его знание, то, как он испытывал меня. И он до сих пор не рассказал ни о шрамах на спине, ни о том, что я подозревала о его связи со Сгаэль. С того момента, как вернулась из пещеры. Что там еще может быть?
– Про шрамы я сказал, что ты не захочешь знать, откуда они у меня. Ты же не можешь честно ответить, что рада этому знанию?
У меня скрутило желудок.
– Конечно нет! – Я развернулась к нему. – Она тебя резала, раз за разом!
Я качала головой, поистине не в силах понять ни ее действия, ни силу его выдержки.
– Да. – Ксейден кивнул, словно это просто какой-то факт, событие прошлого. – А я не торопился рассказать, потому что знал: ты придумаешь, как обвинить себя, – как винила себя во всем, что шло не так в последние месяцы.
Я напряглась.
– Я не винила…
– Еще как винила. – Он подошел, остановился у кровати. – И шрамы на моей спине – не твоя вина. Да, твоя жизнь стала тайной ценой за то, чтобы меченых приняли в квадрант. – Он пожал плечами. – Твоя мать напомнила про должок – и я подчинился. Что мне теперь, извиниться за сделку, которую я заключил даже до того, как тебя встретил? До того, как полюбил? Сделку, которая сохранила нам жизнь? Позволила начать поставки оружия летунам? Потому что я извиняться не собираюсь.
– Я злюсь не из-за договора. – Как он не понимал? – Меня бесит, что ты его от меня скрывал, что требовал, чтобы я спрашивала о том, о чем ты сам должен открыто рассказать. Да как же у меня получается тебя любить, если иногда кажется, что я тебя ни хрена не знаю?
– Потому что я дал тебе дожить до момента, когда ты влюбилась, – сказал Ксейден. – Без этой сделки только боги знают, что я сделал бы от жажды мести. Спроси, почему я об этом не жалею. Спроси о нашей первой встрече. Спроси о моменте, когда я чуть не убил тебя, несмотря на сделку, но передумал. Спроси, почему передумал. Спроси хоть что-нибудь! Борись, как ты бы боролась в прошлом году перед тем, как я подорвал твое доверие. Хватит уже бояться ответов или дожидаться, когда я преподнесу их сам. Требуй правду! Мне нужно, чтобы ты любила всего меня, а не только то, что сама выбрала.
– Как мы можем ссориться все из-за того же пять месяцев спустя? – Я покачала головой. Он мог рассказать, а мог решить не рассказывать, но мне надоело гадать, о чем его можно спрашивать.
– Потому что в прошлом году не только я подорвал твое доверие. Потому что ты слишком злилась из-за моего отказа ответить на поверхностные вопросы о революции, чтобы задать серьезные – о нас. Потому что ты не успела опомниться, как тебя начали пытать. Потому что я пришел за тобой, сказал, что люблю тебя, и ты решила, что можешь признаться в любви ко мне, даже быть со мной, но мы все-таки пропустили момент, когда ты призна́ешь, что доверяешь мне. Ты уж выбирай. Мы будто все еще на парапете в прошлом году, но не я боюсь, что ты найдешь нечто неприятное, если копнешь поглубже. А ты боишься.
– Чушь какая-то. – Я покачала головой. – И как я могу тебе полностью доверять, когда из тайных шкафов налево и направо вылетают топоры?
Ксейден поднял бровь со шрамом:
– Что-то я не понял…
– Это была моя аналогия для Имоджен. Неважно. – Я отмахнулась.
– Топоры в шкафах? – Он склонил голову набок, глядя на меня.
Я потерла лоб:
– В общем, я сказала, если из шкафа вылетает топор и чуть тебя не убивает, захочется осторожно проверить следующий шкаф, чтобы это больше не повторилось.
– Хм. – Ксейден покосился туда, где висела наша форма, и задумчиво нахмурился. – Ну, можно и так сказать.
– Не поняла?
– Так что сейчас в нашем шкафу? – Он скрестил руки на груди.
Я открыла, закрыла и снова открыла рот.
– Форма. Сапоги. Летные кожанки.
– Сколько формы? Сколько пар сапог?
По полу завивались тени, потянувшись из-под кровати к дверцам шкафа.
– Ты сама знаешь, что там? Или просто веришь в тот факт, что я оставил твои вещи, как было?
– Это же аналогия. – Что за бред. – И я открываю шкаф каждый день. Я знаю, что там висит, потому что вижу.
– А одеяло, которое мне сшила мать и которое лежит на верхней полке?
Две тени потянулись к ручкам и открыли шкаф.
– Я не лезу в чужие вещи, – покачала я головой, подозрительно сощурившись.
У него приподнялся уголок рта.
– Потому что доверяешь.
– А-на-ло-ги-я, – произнесла я по слогам.
– Просто спроси, Вайолет, – произнес он тихо, тем спокойным, умеренным тоном, от которого у меня вновь упрямо дрогнул подбородок. – Будь так добра.
– Ладно, – процедила я. – У тебя есть топор в…
Тени разлетелись от шкафа, и я заметила проблеск металла за миг до того, как ленты из тьмы задержали кинжал в нескольких дюймах от моего подбородка.
Я вскрикнула, оцепенев:
– Какого хрена, Ксейден?
– Я тебя убью?
Ковер делал его шаги почти неслышными, когда он двинулся ко мне – неспешно, предоставляя сколько угодно времени, чтобы возражать или отступать. Но я не двинулась с места.
– Я сама тебя убью, если не уберешь от меня эту штуку. – Я не отрывала от него взгляда.
– Я бы позволил этому ножу тебя ранить?
Его сапоги коснулись моих, и он навис надо мной.
– Конечно, нет.
Тени медленно поднесли лезвие к горлу Ксейдена, и я схватилась за рукоять, вырвав оружие и отбросив на стол, пока он не порезался.
На лице Ксейдена вспыхнула и погасла улыбка.
– Эй, Вайоленс?
– Что? – рявкнула я.
– В шкафу был нож. – Его рука поднялась к моему затылку, и он придвинулся, сужая мир до пространства между нами двоими. – Тебе надо было только спросить, а если ты о нем и не подозревала, то хотя бы знала, что я никогда не причиню тебе вреда. Ты не доверяешь не мне.
Я хмыкнула:
– Это что еще значит?
– Любимая, ты самая умная, кого я знаю. Если бы ты правда хотела ответов, ты бы задала правильные вопросы. – Его голос смягчился, а большой палец провел по моему подбородку. – Ты знала о сделке. Может, спросить на самом деле надо тебя, почему ты промолчала о ней.
– Потому что люблю тебя! – Мой голос надломился и стал пристыженным шепотом, но и вполовину не таким пристыженным, как мысли, что все еще кружились в голове. Мысли, которые я пыталась загнать в темный угол с тех пор, как мать рассказала о сделке с ним. К щекам прилила кровь, а Ксейден не отводил глаз, и досада вновь заставила мои руки сжаться в кулаки. – Потому что мне хочется думать, будто в первый месяц после Молотьбы ты меня не трогал, потому что я тебя заинтриговала, впечатлила или привлекла, как ты – меня, а не потому, что ты договорился с моей матерью. Потому что мне страшно думать, что ты влюбился в меня только из-за нее. Потому что, может, ты прав и я не хотела знать эту правду, ведь я знаю, что между преданностью и одержимостью, между трусостью и самосохранением – тонкая грань, и когда речь заходит о тебе, я всегда на ней. Я так безумно тебя люблю, что в прошлом году наплевала на все предупреждения, а теперь не понимаю, по какую сторону линии стою, потому что не могу отвести глаз от тебя, чтобы посмотреть под ноги!
– Потому что не хочешь понимать, по какую ты сторону, – сказал он ласково.
Я сжала губы. Как он смел. Кто-то заколотил в дверь.
– Валите! – бросил Ксейден через плечо, потом вздохнул, вспомнив о звуковом щите.
– Давай испытаем твою теорию. Хочешь, чтобы я потребовала правду? Спросила тебя о чем-то важном? – Я выдержала его взгляд и собралась с силами.
– Давай же.
– Какая у тебя вторая печать?
Его глаза расширились, и кровь отлила от лица, рука упала.
