Слепая бабочка - Мария Валентиновна Герус
– Сотрясение мозга, – с ходу сказал Пригорский Травник, – трещина в черепной коробке, лечили плохо, заросла неправильно, возможны тяжёлые последствия. Чёрные мушки перед глазами видите?
– Вы меня сюда вызвали, чтобы вылечить? – поинтересовался кавалер.
– Ну что вы, разве бы я посмел, – ехидно протянул белобрысый наглец. – Вас пригласил князь Сенежский.
Между тем за его спиной в комнату протискивались стражники и угрюмо становились вдоль стен. Человек двадцать в полном вооружении.
– А вам что здесь надо? – изумился господин Ивар.
– Приказ князя. Велено глаз не спускать. Этому никакой веры нет.
– Да уж. Чего нет, того нет.
– Так какова же цель этого приглашения? – надменно произнёс Карлус, желавший всех и сразу поставить на место.
– Да вот, хотели показать вам кое-что, – улыбнулся травник, как всегда своё место знать не желавший, – иди сюда, не бойся.
Из-за спины травника робко выскользнул и остановился, вцепившись в его руку, его высочество Алелий фюр Лехтенберг.
– Здравствуйте. Как поживаете. А теперь он уйдёт?
– Уйдёт, – пообещал травник, – но не сразу.
Кавалер проглотил ком в горле, повёл плечами, поклонился со всей возможной куртуазностью. Всё это понадобилось ему, чтобы успеть подумать. Наследник жив. Так это же совсем другой расклад получается. Чего там ещё родится у Фредерики – неизвестно. Да в любом случае… Законный наследник. Живой и в своём разуме. Выглядел его высочество, надо признать, очень хорошо. Подрос, лишился болезненной бледности, костюмчик чёрного бархата богатый, если не сказать роскошный и сидит отлично. Глаза блестят, хотя смотрит исподлобья и никакой радости не выказывает.
– Счастлив видеть вас живым и здоровым, ваше высочество. Принимая во внимание обстоятельства, при которых мы расстались, у вас необыкновенно цветущий вид.
– Хорошо, что тебя не убили, – помедлив, высказался его высочество, – Эжен говорит, ты умный. Нам помог.
– Князь Сенежский желает вернуть наследника его отцу? – осведомился кавалер. – Весьма похвально. Благодарность его величества будет безмерна, особенно в свете возникшего между нами недопонимания. Откровенно говоря, я рассчитывал на личную встречу. Князь Сенежский мог бы…
– Личной встречи не получится, – слегка улыбнувшись, сообщил травник, – князь Сенежский, конечно, у нас мальчик тихий, хорошо воспитанный, да только давеча при упоминании вашего имени они кинжальчик в стену изволили метнуть и высказались… э… нехорошо так высказались, грубо, совсем недипломатично. Лучше я с тобой лично побеседую. Могу на медицинские темы. Так что там насчёт чёрных мушек?
– Отчего вы не предупредили, что необходим экипаж? Его высочество не может ехать верхом.
– Ты хочешь с ним ехать? – поинтересовался травник, склонившись к принцу.
– Нет.
– Домой? К отцу, к сестрице?
– Нет! Не отдавай меня!
И повис на травнике, вцепился руками и ногами.
– Хорошо-хорошо. Не беспокойтесь, ваше высочество, всё будет так, как вы пожелаете.
– И на Камень-Деву залезть позволишь?
– А вот если ты на Камень-Деву с этими оглоедами ещё раз полезешь, лично выдеру. Без всякой дипломатии.
– А Эжен говорит…
– И Эжена выдеру.
– То есть вы намерены удерживать его высочество… – прокашлялся кавалер. – О, бесспорно, такой заложник…
– Сам ты заложник, – высказался принц.
– Ещё нет, но можно устроить, – хмыкнул травник, – хотя зачем это надо… В общем, так, по-простому, без всякой дипломатии. Мальчик останется здесь. Воспитание, образование – всё здесь, у нас, как я и предлагал вам раньше. Тогда мне отказали. Вспомните, к чему это привело. Если его величество согласится на это без всяких глупостей, вроде попыток похищения или, там, движения войск в нашу сторону, то формально княжество Сенежское останется частью Остравы. Откроем границы, разрешим торговлю и, как раньше, свободный проход для провоза товаров из Загорья.
Кавалер стиснул зубы, стараясь соображать как можно быстрее. Та-ак. Выходит, он вернётся без принца, но с неоспоримым свидетельством того, что его высочество жив, а также с весьма впечатляющей дипломатической победой. Наследник же, находящийся вне двора, в полной безопасности, недостижимый для козней Фредерики, поумерит её амбиции. Конечно, всё это усилит позиции княжества Сенежского, но они и так уж сильны, дальше некуда. А вот возможность проникать на его территорию… очень интересная возможность.
– Что ж, – сказал он, – я думаю, что его величество… – и далее начал плести словесное кружево, чтобы выгода Остравского двора была не так ясна и согласие не казалось данным слишком легко. Травник слушал, со скучающим видом глядя в окно. А может, и не слушал. Может, считал чёрных мушек, которые действительно плясали перед глазами кавалера в минуты сильного напряжения.
– Ладно, – сказал он вдруг, – я всё понял. Вот это вот всё изложите в письменном виде и передайте страже. Они перешлют Илке… тьфу… господину Илму, наместнику Трубежскому и Бренскому, с коим, я полагаю, вы будете общаться и впредь. А нам пора.
Развернулся и ушёл.
– А с тобой на Камень-Деву можно? – донеслось от коридора.
– Со мной хоть на Белуху.
– Правда? Отнесёшь?
– Куда я денусь.
– Только на самый верх. Там, где снег. Снег. Рассвет. Другие краски.
– Хорошо. Будет тебе рассвет.
Стражники, доселе невозмутимые, вдруг засуетились, одни нырнули в дверь, другие бросились к окну.
– Пусти! Да не засти ты!
– Не пихайтесь. Он сначала на стену поднимется. С земли трудно ему. Крылья мешают.
– А господин Илм с земли может.
– Так у него крылья меньше.
Кавалер ничего не понял, но заинтересовался, неспешно вышел во двор, поднял глаза к сереньким небесам. Вроде всё хорошо, и карьера сделана, и выгода не упущена, и совесть чиста, а всё же грызёт что-то, что-то утрачено, и не вернуть, не восполнить.
Прочь от крепостцы, сделав над лесом плавный прощальный круг, неслась на север огромная белая птица.
– Девочка моя, – сказал господин Лунь, – как бы поговорить с тобой осторожно. Мне трудно с людьми, и я всегда говорю не то…
Он прохаживался по комнате, белые волосы то вспыхивали, то погасали в свете закатных лучей, бивших из узких окон. Комната неясного предназначения была выбрана для беседы в основном потому, что сюда редко добирались дети.
Арлетта, напряжённо выпрямившись, сидела на неудобном, слишком высоком стуле, вертела
