Восход над деревом гинкго - Елена Кондрацкая
– Он искренне любит тебя, – тихо сказала Мико.
– Я знаю… Всегда знала. И я слишком долго пользовалась его любовью. Во всех смыслах. – Кёко бросила на Мико многозначительный взгляд и грустно улыбнулась. – Знаешь, когда я сегодня увидела псов, подумала, что это мой шанс хоть что-то исправить, хоть что-то сделать правильно. Перестать убегать и наконец исполнить своё предназначение.
– Нет никакого предназначения, – покачала головой Мико. – Тебе не суждено спасать клан, я никакая не Дева Истока, а Хотару даже не дожила до снятия печатей с острова. Мы сами придаём этому смысл: я, ты, люди, ёкаи. Нам кажется, что так мир становится понятным, что мы… знаем, что делать. Но на деле мы – это просто мы, и нас определяют не чьи-то слова и даже не чья-то вера. Неважно, кто ты, важно то, что ты делаешь.
Кёко хмыкнула, скрывая смущение.
– Тогда я даже не знаю, что хуже. Ты слушала? Я за свою жизнь наворотила немало.
– Это правда, и этого уже не исправить. Но можно разобраться с последствиями. Просто знай, что ты не сама по себе. – Мико тепло улыбнулась. – Ты одна из нас, волчонок.
На несколько мгновений Кёко застыла, таращась на неё, а потом её нижняя губа задрожала, глаза наполнились слезами, и она буквально набросилась на Мико, повалив на спину. Всколыхнулись волны, брызги полетели во все стороны, Мико провалилась под воду, но Кёко тут же выдернула её обратно, стискивая в объятиях и громко рыдая. Настолько, что у Мико заложило ухо.
– Ты такая прекрасная! Прости меня за всё, пожалуйста! Я так тебя люблю! Я без раздумий оторву голову каждому, кто заставит тебя пла-а-а-акать! – Последнее слово превратилось в неразборчивый вой.
Мико, не зная, смеяться ей или плакать, обняла Кёко в ответ и погладила по спине.
– Вот именно такие вещи я и прошу обсуждать заранее. Отрывание голов под номером один в списке.
Кёко всхлипнула.
– Ну, Акире-то я могу голову оторвать? – спросила она так невинно, будто просила у родителя купить сладости в лавке.
– Давай попробуем никому в ближайшее время голов не отрывать, хорошо?
– Ты ещё и такая добрая-я-я-я! Почему ты такая добрая-я?
Мико улыбнулась и обняла Кёко крепче.
– Потому что мир не изменится, если я буду на него злиться. Я проверяла. Но меч у меня заточен.
Кёко плакала ещё долго. По Хидэо, по своим ошибкам и по своему прошлому, но в конце концов слёзы высохли, она отпустила Мико, вытерла раскрасневшийся нос и выпрямилась.
– Ну вот, завтра на собственной свадьбе буду с красными глазами, – проворчала она.
– Уверена, что готова пойти на это? – спросила Мико. – Ещё не поздно отказаться. Мы найдём способ…
– Уверена, – Кёко кивнула. – Ты права, я не могу вернуть прошлое, отменить войну и спасти Хидэо, но я сделаю всё, что в моих силах, чтобы эту войну остановить.
– Мы, – Мико взяла её за руку, – вместе.
Кёко в ответ сжала её пальцы.
– Вместе.
Глава 7. Волчица и Пёс
Кёко сидела на длинном балконе, в замке, который помнил её рождение и её уход. Теперь он запомнит и день, когда она вернулась. Замок почти умер, магия исчезла вместе с его обитателями, покинула древние залы и едва теплилась в трещинах стен, упорно не подпуская чужаков. Замок натужно, едва различимо скрипел прогнившими половицами и шелестел пожелтевшей, проросшей плесенью бумагой в сёдзи, давая понять Кёко, что всё ещё жив, что всё ещё ждёт. Кёко чувствовала его дыхание каждый раз, как приходила сюда на тайные встречи с Райдэном и остальными, но каждый раз делала вид, что не слышит.
Кёко положила ладонь на тёплое дерево, и магия тут же собралась под её кожей, принялась лизать руку, как пёс, давно не видевший хозяина. Магия пахла бабушкой – мятой и шалфеем. Бабушка любила этот замок, наполняла его своей магией, как до этого наполняли её предки.
Сёдзи соседней комнаты зашуршали, и на балкон вышел Такая.
– Вид как у побитой собаки. – Кёко смерила его взглядом и протянула бутылку сливового вина, которую утащила с прилавка, волчицей пробегая мимо рынка.
Такая не ответил, сел рядом и, взяв бутылку, прильнул к горлышку. Внизу, в городе, который когда-то был их домом, горели огни – беженцы, которые не нашли ночлег, грелись у костров. Надо бы озаботиться и найти им жильё – раз уж завтра этот город снова станет принадлежать клану Кёко и раз уж по её вине эти ёкаи лишились своих домов. По её вине когда-то прекрасный и величественный Небесный город – живое сердце земель Истока – превратился в трущобы.
– Когда ты родилась, я поклялся защищать тебя, – наконец нарушил тишину Такая и поставил бутылку рядом с собой.
Кёко фыркнула.
– Тебе было пять, Такая, и тебя никто не спрашивал! Ты даже не понимал, что такое клятва. Всё решили за нас. Как всегда.
– Я никогда об этом не жалел. – Такая повернулся к ней и посмотрел в глаза. В его она видела отражение звёзд. – Ни одного дня за всю свою жизнь.
Кёко отвернулась, не в силах больше выдержать его взгляд.
– Я использовала тебя.
– Я знаю, – голос Такаи звучал мягко и спокойно, в нём не было ни укора, ни сожаления.
– Я никогда тебя не полюблю. – Кёко резко повернулась и с вызовом посмотрела на Такаю, надеясь оттолкнуть его, но встретила то же бесконечное спокойствие и… принятие.
– Я знаю.
Кёко зарычала и опрокинулась на спину, закрывая лицо руками.
– Ты невыносим! – пробурчала она в ладони.
Такая рассмеялся и ничего не сказал. Кёко отняла руки от лица и уставилась в усеянное звёздами небо. Такая тоже на него смотрел, туда, где сияли созвездия Волчицы и Пса, спина к спине, намертво переплетённые друг с другом хвостами, так же крепко, как веками сплетались кланы Ооками и Инугами.
– Шаманка Тоонинтэмах из племени Кита-мори и охотник Такэру из племени Минами-мори, – вспомнил Такая старую историю, которую каждому из них рассказывали в далёком детстве. – Три дня Тоонинтэмах убегала от Такэру, потому что племя Минами-мори истребляли своих северных соседей, тех, кто выглядел иначе, говорил на ином языке и поклонялся другим богам. К ночи добралась Тоонинтэмах до вершины горы Хого, надеясь укрыться в святилище Сияющей Богини, на священной земле которого запрещено было проливать кровь. Пройдя спасительные тории, Тоонинтэмах остановилась, чтобы перевести дух. Но Такэру, захваченный охотой, поглощённый желанием догнать добычу, не
