Юрий Никитин - Человек с топором
— Мы все цепенели, — выговорил Мрак. Он с усилием напоминал себе, что это тот же Олег, с которым столько прошли.
— Забыл, как мы страшились выйти из Леса?
— Все помню, — ответил Олег убито.
— Но тогда было легче… Правда, легче! Я тогда не был еще таким самоуверенным. А к этому времени что? Мы прожили сотни одинаковых, как мельтешащие мухи, эпох! Все знали наперед… И только теперь, когда все так резко изменилось и ускорилось, я не успеваю за той лавиной, которую мы же и вызвали! Потому мне страшно, Мрак.
По телу пробежал холод, так ощутилось, но настороженный Мрак видел, как кожа Олега уплотнилась, пошла чешуйками, роговыми наростами, потом сразу без перехода покрылась густым мехом, будто спасалась от арктического холода.
Олег вздохнул, разом все наросты, чешуя и шерсть пропали, а он сидел прежний, тонкошкурый, растерянный и напуганный. Некоторое время смотрел расширенными глазами в пространство, снова вздрогнул и посмотрел дикими глазами на Мрака.
— Ужас в том, что нам нужно почувствовать то, что другие всего лишь знают! Не понимаешь?
— Нет, — признался Мрак.
— Уже не только ученые, но и школьники знают, что якобы неделимый атом состоит практически из пустоты, что мы все из пустоты… и на самом деле облачко легкого пара над тарелкой супа и самый твердый гранит идентичны под мощным электронным микроскопом. То есть и там, и там — пустота, только между частичками пара расстояние в сто километров, а между частичками гранита — в девяносто восемь. Но все это знают как бы отделенной от нас коркой… а то даже не коркой, а изолированной пленкой на корке головного мозга. А вот нам, Мрак, это надо не просто знать, а… ощутить. Наверное, сердцем.
Мрак изумился:
— Сердцем? Олег, а ты стихи тайком не скребешь? Гусячим пером?
Олег шутки не принял, сказал зло:
— Спинным мозгом, дубина!… Ты еще не представляешь, какой это ужас… и какая безнадежность заползает в твою суть, когда не просто понимаешь, а начинаешь ощущать, что весь ты из непрочного скопления атомов, а между ними — пустота, пустота, безграничный черный космос…
Мрак ухватил его за плечи, тряхнул, ударил по лицу, ибо Олег разом смертельно побледнел, глазные яблоки закатились под лоб. Мрак сам со страхом ощутил под пальцами жуткий холод, словно тело Олега уже превратилось в ледяную глыбу, а сейчас стремительно переходит в нечто более страшное, космическое, где абсолютный нуль, где энтропия…
Он тряс его, пинал, орал, наконец Олег открыл глаза. Мрак отпрянул, по телу прошла волна животного страха. На него смотрел уже не человек.
— Олег! — гаркнул он.
— Ну, ты же за этим пришел!… Говори, что надо делать?
— Мрак, это опасно.
— Фигня!
— Это очень опасно.
— Говори, что мне надо сделать, чтобы… тоже. Сам понимаешь, иначе мы Тарха не достанем.
Олег закусил губы, посмотрел на Мрака уже как хирург на привязанный и обездвиженный объект для вивисекции.
— Источник энергии, — проговорил он и вздохнул.
— Мрак, все дело в источнике энергии. Пока мы люди… вообще белковые, твой жареный кабанчик — самое то. Но, понимаешь, в кабанчике энергии маловато.
— А в песке больше?
— Больше. Намного больше.
— Ну, как знаешь. Хочешь, жри песок. Желудок у тебя ядерный?
— Термоядерный, — ответил Олег просто, без рисовки.
— Но, если честно, я могу с таким же успехом и жареного кабанчика усвоить… Только удовольствия от него столько же, как от песка.
— Типун тебе на язык! Для твоего желудка нет ничего святого.
— Есть, — сказал Олег. Он подумал, кивнул.
— Есть. Даже при этом желудке можно стать обжорой. Ты знаешь, какое удовольствие пожирать тритий? Дейтерий?
Мрак усомнился, потом оживился, снова усомнился:
— Врешь?
— Мрак, даже я ощутил…
— Ну, если даже ты…
Однако Олег смотрел на него с надеждой. Не просто с надеждой, а как будто снова только Мрак мог их с Таргитаем вытащить из болот, пропастей, спасти, обогреть, обсушить.
— Эй-эй!…
— сказал Мрак на всякий случай.
— Я уже вижу, у тебя идеи… Ты с ними полегче. Эйнастию забыл?
— Мрак, какой ты…
— Ну да, зверь!… Знаю. А ты ведь ангел. Но когда начинаешь вот так этими несчастными глазами, я уже чуйствую, чем это кончится.
Олег с силой потер лицо ладонями, виновато улыбнулся, привычка, заговорил просяще, с нотками попрошайки под окнами:
— Мрак… дело в том, что ты это можешь… даже лучше, чем я.
Мрак посмотрел на него сочувствующе, постучал костяшками пальцев по столу.
— Лучше сплюнь, — посоветовал Олег.
— Это я спрашиваю, — объяснил Мрак.
— У тебя как с головой? Твердая? Я имею в виду, литая? Без пустот, как у Таргитая?
— Мрак, ты ведь недавно перекидывался волком!… А я вот уже и забыл, когда я птицей… В нас это есть, мы это можем, но только раньше в силу своей дремучести могли разве что в волков, все племя невров — оборотни!… А я всегда был уродом, в волка не мог, зато в ту страшную уродливую птицу, помнишь…
Мрак подумал, кивнул.
— Помню, — сказал он с удовольствием.
— Как ты тогда зайца прибил!… Не помню, кто кого в битве при Гавгамелах поверг, а вот зайца до сих пор помню. Жирный был, молодой. Крупный. Вчетвером одним наелись, это ж чудо… Так ты говоришь, что мы всегда могли?…
— В пределах, — сказал Олег.
— В пределах.
— Ага, — сказал Мрак со злым удовлетворением, — вот начинается это сволочное… пределы, значит. А в каких пределах?
— В пределах своего понимания, дубина. Мы в Лесу, кроме деревьев да разного зверья, ничего не зрели. Деревья — для жилья да в костры, звери — дичь. Единственные, кто больше нас зверя бил и резал — это волки. Вот за ними нам было не угнаться. То ли из зависти, то ли от восхищения, но научились перекидываться волками. А что еще оставалось? Не в оленей же!
— А почему ты в это пернатое с рыбьей чешуей на спине мог, а остальные нет?
— Мрак, а каких птиц мы в Лесу видели? Синичек, дятлов, сорок да ворон?… Зато когда вышли из Леса, узрели не только огромных птиц, но даже драконов! Разных. Вот тогда я и понял… ладно, во мне что-то поняло, что можно и в такое, с крыльями. Вообще-то, Мрак, я думаю, все люди это могут… Все!
— Да? — спросил Мрак саркастически.
— Но почему научились только мы?
— Мрак… Ты же знаешь, что все люди разные. У одних есть музыкальный слух, у других, как вон у тебя, медведь уши оттоптал… да еще и по морде походил, есть народы, вроде кубачинцев, где все сплошь — чеканщики по серебру, есть народы — весельчаки, есть народы, из которых слова клещами не вытянешь, а есть и болтуны… Мы, невры, оказались чуть чувствительнее вот в этом…
