Крылья - Мария Валентиновна Герус
– Фамочка, а мы заниматься будем?
– Щас, Липка, – не отрываясь от книги, Фамка попыталась ногой нащупать неведомо куда подевавшийся башмачок. Теплые пальцы обхватили ее ступню, погладили, надели башмачок, мягко, осторожно и нежно. Фамка вздрогнула, выронила книгу. Липка, сидя на корточках, смотрел на нее снизу вверх и вдруг наклонился и поцеловал слегка запыленный кожаный мысок. От неожиданности Фамка подскочила и едва не упала. Липка подхватил ее, поставил на ноги, посмотрел виновато.
– Фамочка…
– Отвали, придурок! – рявкнула Фамка и, оттолкнув его, бросилась к двери.
* * *
– Не буду я с ним заниматься!
– Могу я узнать, почему? – Господин Лунь, которому помешали предаваться созерцательному безделью в обществе лютни, смотрел на Фамку неодобрительно.
– Он надо мной насмехается! Я ведь не какая-нибудь нежная барышня. Я могу и сдачи дать, мало не покажется.
– Насмехается? Я полагал, если молодой человек постоянно дарит даме цветы, это означает, что он… кхм… немного влюблен.
– Немного! – сварливо заметил вошедший Варка. – Скажете тоже! Он не влюблен. Он втрескался по уши. Втюрился. Влип.
– Врешь! – вскипела Фамка. – Орясинадолгоногая!
– Угу. Вру. Пришел ко мне, прямо как в этих книжонках про придворную жизнь: весь в интересной бледности, весь в слезах… Ах, говорит, что мне делать, что мне делать? Я, говорит, ее оскорбил, я, говорит, недостоин… Она, говорит, прекрасная крайна, а я, говорит, ничто, грязь под ногами.
– И что ты на это ответил? – поинтересовался крайн.
– Ну что… Обещал дать в глаз, если он ее обидит. И это… посоветовал еще цветочков принести. Вдруг поможет… Поможет, а, госпожа Хелена?
– Ты… – всхлипнула Фамка, – ты… Совсем тупой, да? Разуй глаза. Кто в меня влюбится-то?
– Сама разуй глаза, – рассердился Варка, – у тебя чего, зеркала, что ли, нету?
– Нету, – призналась Фамка.
– Так сходи к Ланке, у нее по три в каждой комнате. Да я бы сам в тебя в два счета влюбился! Только не могу почему-то. Вы с Ланкой… вы мне после всего стали как… ну, как сестры…
– Значит, в меня не можешь, а в Светанку можешь? – не соображая от ярости, что говорит, прошипела Фамка.
– В Светанку из Бродов или в Светанку из Язвиц?
– Светанка в Быстрицах. Эту, которая в Язвицах, Цветанкой зовут!
– Та-ак, – заметил крайн, – список поклонниц господина Ивара зачитаете потом. У меня трудный больной в стадии выздоровления. Тревожить его я не позволю. Так что ты, госпожа Хелена, изволь обращаться с ним мягко, вежливо. Ногами по голени, заточкой в грудь, книгами по голове не бей, даже если негодяй будет дарить цветы и говорить комплименты. И учить ты его будешь. Больше некому.
* * *
Липка считал, что ему безмерно повезло. Госпожа Хелена, Фамочка, больше не сердилась и снова, как прежде, проводила с ним целые часы. Мыть посуду, носить воду, чистить овощи и таскать тяжелые корзины ему тоже никто не запрещал. Теперь он только и делал, что ждал беды. Такое счастье не могло продолжаться вечно.
Беда на Липкину голову пришла, когда кончилась молотьба, лиственница на Крайновой горке пожелтела, засияла как факел, дальний лес запламенел закатными красками, и ночи стояли ледяные, ясные, звездные.
Вестником беды явился присланный из Бродов голубь. Крайн прочел письмо, велел парням одеться поприличней, в господское, сам принарядился, Липке, неплохо освоившему щит, позволил идти с ними, а вот девчонок не взял. На Фамкин робкий вопрос: «Война с Сенежем?» лишь пожал плечами, чем вверг куриц в тихую, тщательно скрываемую панику.
В Бродах было сыро. День выдался скучный, бессолнечный. С реки тянуло холодом. И сама река иззябла, покрылась мелкой рябью, точно гусиной кожей.
Они стояли на взгорье, над длинной излучиной, над мокрыми бурыми полями, над ржавым золотом дальних лесов, и смотрели, как через брод переправляется сенежское посольство. Варка пригляделся и глазам своим не поверил. Впереди скакал сам князь Филипп. Конечно, он был уже стар, но в седле держался прямо, спокойно, может быть, даже лучше, чем на земле. К крайну он приблизился один, взмахом руки остановив свою свиту. «Значит, пока не война, – успокоился Варка, – наверное, договор заключить хочет».
С весны князь сильно осунулся. Резко очерченное лицо пожелтело, оплыло как нагретый воск, углы рта опустились. Князь видимо мерз, губы посинели, слушались плохо.
– Приветствую вас, господин старший крайн.
Господин Лунь поклонился со всей возможной вежливостью, но прохладно, поинтересовался без всяких предисловий:
– Что привело вас сюда?
Филипп Вепрь тоже не был расположен к дипломатическим уверткам.
– Верните мне сына.
Крайн удивился, но не слишком.
– Княжич Аскольд попал в плен?
Князь посмотрел на него в упор, плотно сжал губы, словно раздумывая, сказать или нет.
– Княжич Аскольд убит под Раменьем, что в Поречье.
Крайн опустил глаза:
– Сожалею. Значит, природная неосмотрительность княжича Хенрика…
– Природная неосмотрительность княжича Хенрика привела к тому, что я приказал повесить его на воротах Пучежа за попытку поднять восстание против законной власти. Не знаю, что делают с отцеубийцами у вас, в Пригорье, но у нас это карается смертью.
– Прискорбно слышать все это, – медленно отозвался господин Лунь, – но… простите… Каким образом я могу их вернуть? К моему великому сожалению, крайны не всесильны.
– Я вижу, вы намеренно не желаете меня понимать. Хотите поторговаться?
– Беда в том, – приятным голосом начал крайн, – что я не понимаю вас совершенно искренне. Ваш старший сын убит. Ваш второй сын… гм… тоже убит. Сочувствую вам, но крайны не занимаются воскрешением мертвых. Чем мы можем вам помочь?
– Полечить от маразма, – шепнул Илка. Варка еле заметно кивнул. М-да, старость не радость. А горе, видать, совсем старика добило.
Князь подъехал вплотную, слегка наклонился, навис над крайном.
– Вот что, Рарка, я помню, как ты, сквернавец, еще под стол пешком бегал. Со мной твои штуки не пройдут. Все знают, что мой парень у вас. Коня, так и быть, оставь себе. А парня верни. Он мне нужен.
Крайн похлопал по морде княжьего коня, обернулся к своей свите:
– Так, парни, кто из вас его сын?
Варка с Илкой переглянулись и дружно хмыкнули.
– Он – ваш, – на всякий случай напомнил Илка, – а я того, племянник.
– Я его сын, – тихо сказал Липка и, опустив голову, обреченно шагнул вперед.
– Ты?!
Филипп Вепрь наклонился, всматриваясь. К нему легко шел высокий, прямой как копье юноша. Густые черные волосы падали на плечи мягкой волной, с бледного, чуть розовевшего на ветру лица смотрели серые, туманные глаза увезенной из Загорья Радимы. И брови ее, узкие, вразлет. Подлечили выродка, значит.
