Терновая цепь - Кассандра Клэр
Корделия не сразу поверила в реальность происходящего, когда на следующее утро проснулась и обнаружила, что Джеймс крепко прижимает ее к себе. Она так долго желала этого, и вот наконец оно свершилось.
Корделия повернулась к мужу. Огонь в камине давно погас, но рядом с Джеймсом, под теплыми одеялами она не чувствовала холода.
Потом Джеймс лениво гладил ее по волосам, перебирал пряди, скрывавшие ее обнаженную спину.
– Как ты думаешь, сколько мы еще продержимся? – спросил он. – Если так и дальше будет продолжаться, мы умрем с голоду, и Эффи найдет наши бездыханные тела.
– Что станет для нее большим потрясением, – мрачно согласилась Корделия. – Увы, мы не можем оставаться здесь вечно, и не только из-за Эффи. Если я не ошибаюсь, мы все должны сегодня собраться в Институте?
– Верно, – пробормотал Джеймс, целуя ее шею. – Вот так.
– И еще, – продолжала Корделия, – ты сказал, что там будут все. В том числе Мэтью.
– Верно, – осторожно ответил Джеймс. Он взял ее руку и внимательно рассматривал ее, поворачивая, чтобы проследить линии на ладони. Корделия вдруг вспомнила разговор с Мэтью в Адском Алькове, и печаль окутала ее, подобно савану.
– Мы же не будем скрывать от него того, что мы… что мы…
– Я думаю, – заметил Джеймс, – можно обойтись без подробностей прошлой ночи. Кстати, а куда я бросил свой револьвер?
– В угол, – улыбнулась Корделия. – И еще нам понадобится вызвать слесаря, чтобы поставить новый замок.
– Обожаю обсуждать с тобой домашние дела, – сказал Джеймс и поцеловал ее запястье там, где бился пульс. – Поговори со мной еще о слесарях, о том, что нужно заказать в бакалейной лавке и что не в порядке со второй плитой на кухне.
– С плитой все в порядке, насколько мне известно. Но вот о чем нам точно нужно поговорить, так это о Мэтью.
– Дело вот в чем. – Джеймс вздохнул и перевернулся на спину. Он закинул руку за голову, и Корделии захотелось прикоснуться к нему, целовать и ласкать его плечи и грудь. Однако она подозревала, что это помешает им обсуждать насущные проблемы.
– Мы находимся в необычном положении, Маргаритка. Нет, – добавил он при виде ее шаловливой улыбки. – Я не это имею в виду. Если, конечно, ты не…
– Нет, – с притворной строгостью перебила его Корделия. – Расскажи мне, что здесь необычного.
– То, что вчера вечером все между нами стало иначе, – сказал Джеймс. – Мне кажется, с этим нельзя не согласиться. Возможно, это естественный ход вещей, это должно было случиться рано или поздно. Но наши отношения изменились – в то время как для других, со стороны, все осталось по-прежнему. Мы уже были женаты, мы уже поклялись друг другу в вечной любви и верности перед всем лондонским Анклавом. Только сегодня мы узнали, что все слова, сказанные в тот день – правда и всегда будут правдой. Странно признаваться в этом другим людям.
– Ах, вот оно что. – Корделия прижала подушку к груди. – Я понимаю, что ты имеешь в виду, но нам не обязательно торжественно признаваться во всем нашим друзьям, Джеймс. История проклятого браслета принадлежит нам, но остальное они поймут и без слов, когда узнают о браслете. Наши друзья будут рады за нас. Но Мэтью… ни я, ни ты не хотим огорчать его.
– Маргаритка, дорогая моя, – произнес Джеймс и повернул голову, чтобы взглянуть на нее. Взгляд его янтарных глаз был печален. – Невозможно сделать так, чтобы Мэтью не испытал боли, хотя мы, естественно, должны постараться смягчить ее. Я должен рассказать тебе кое о чем, – продолжал он, опираясь на локоть. – Я слышал твои слова. На рождественском балу, когда ты разговаривала с Мэтью в комнате отдыха.
– Слышал? – изумленно воскликнула Корделия.
– Я пришел туда за сигарой для Анны, но узнал твой голос. Я слышал только, как ты сказала, что не любишь Мэтью, и не знаешь, как быть дальше со мной. Это, конечно, было не очень радостно слышать – но я не хотел подслушивать и быстро ушел, не стал дожидаться окончания разговора. Клянусь, я больше ничего не слышал! – Корделия кивнула. Ей и самой случалось невольно становиться свидетельницей чужих разговоров, и она не имела права осуждать Джеймса. – Мне хотелось бы думать… что я не стал бы… делать того, что сделал вчера вечером, если бы я не слышал этих слов. Если бы я не был уверен в том, что между вами ничего быть не может и что Мэтью больше ни на что не надеется.
– Я обязана была сказать ему, – прошептала Корделия. – Но это было ужасно. Отталкивать его, отнимать надежду. Мэтью немногих людей подпускает к себе, потому что на самом деле очень уязвим. Мы должны дать ему понять, что ни я, ни ты не покинем его, что всегда будем его любить, что всегда готовы прийти к нему на помощь.
Джеймс ответил не сразу.
– Вчера ты говорила мне о гордыне. Мы оба знаем, что она не доводит до добра. Но Мэтью не нужно оберегать. Ему нужно, чтобы мы говорили с ним прямо, а не жалели его, как больного, не ходили вокруг да около. Он уже достаточно этого насмотрелся. С другой стороны, я готов на все, лишь бы избавить его от ненужных страданий. Я бы отрубил себе обе руки, если бы это помогло.
– Это было бы романтично, но бесполезно, – заметила Корделия.
– Ты понимаешь, что я имею в виду. – Он потянулся к ней, погладил по волосам. – Конечно же, мы скажем ему, как он важен для нас обоих. Но если ты или я будем лгать и притворяться, это не поможет – ни в коем случае. Мы женаты и останемся мужем и женой, мы будем любить друг друга до тех пор, пока звезды не погаснут на небе.
– Звучит поэтично, – улыбнулась она. – С такими речами лорд Байрон Мандрейк мог бы обращаться к прекрасной Корделии.
– Если я правильно помню, ей обещали табун скакунов, – сказал Джеймс, – но увы, я не могу преподнести тебе подобный дар.
– Тогда какая от тебя польза? – возмутилась Корделия.
– Ты бросаешь мне вызов, моя гордая красавица? – спросил он и обнял ее, и вскоре она, задыхаясь, повторяла его имя, и они целовали друг друга в полумраке за занавесками кровати, которая теперь принадлежала им обоим. И где
