Тимофей Костин - Науфрагум. Дилогия
Спустя секунду снизу донесся сочный, чавкающий всплеск - звучало так, словно вагонетка плюхнулась в жидкую трясину. Волна болотной вони, поднявшаяся до уровня эстакады спустя некоторое время, подтвердила это предположение. Но еще раньше раздающийся снизу плеск и бульканье перекрыл странный, слитный и мощный шелест. Шорох, рассыпчатый трепет и треск внезапно подавили все остальные звуки, перекрыв даже клекот холостого хода танкового дизеля. Непонятный шум поднимался волнами, ширился, накатывался снизу, точно лезущая из булькающего котла густая пена. В отрытый люк вдруг толчками пошел возмущенный воздух, а потом темное подкупольное пространство внезапно зарябило и зароилось неисчислимым множеством вспорхнувших снизу мотыльков. Гудя, как миллион пчелиных ульев, и трепеща крылышками, крупные насекомые вихрями и кольцами завертелись вокруг танка. По лицу задели крылышки, тяжелое мохнатое тельце ткнулось в лоб, скатилось на колени, завозилось, пытаясь перевернуться. В свете лампочек приборной доски я рассмотрел огромного мотылька, на темной бархатистой спинке которого несколько светлых пятнышек складывались в изображение человеческого черепа.
"Acherontia atropos" - бабочка "Мертвая голова"? Да, точно! Всего пару недель назад мамочка подсунула мне томик Китса с большой и красочной литографией на обложке. Как там он назывался, "Ода меланхолии", что ли?
Грегорика, замершая ярдах в пяти впереди танка, от неожиданности прикрыла лицо руками. Сквозь метель проносящихся мимо, наискось, снизу вверх мотыльков, ее тонкий силуэт казался вибрирующим и исчезающим. Она словно растворялась, таяла, улетала в бездну вместе с траурным бархатнокрылым роем. Меня охватил ужас - показалось, что одинокая, снедаемая изнутри непонятной тревогой девушка действительно пропадет, рассыпавшись, оставив нас на полпути в никуда...
- Ваше высочество!..
Я уже наполовину высунулся из люка, но дрожащий голос Грегорики остановил меня:
- Н-ничего. Все в порядке, Золтан. Мне просто показалось... наверное, от неожиданности. Как... как сильно это бьет по нервам... правда? - она отняла руки от лица, попятилась на шаг, потом другой. Замерла, упершись спиной в лист лобовой брони, передо мной.
- Еще бы.
- ...Вдруг показалось, что это души погибших людей, обитателей этого печального континента. Ведь мотыльков... мириады, правда?
- Да. Действительно, жуткое зрелище. Мурашки по коже.
- Они всегда считались вестниками смерти. Может быть, души не могут найти покоя, ждут, когда кто-то сумеет раскрыть тайну. Понять, что случилось, как сделать, чтобы подобное не повторилось больше. Г-глупо звучит, да?
- Вовсе нет.
- Но откуда же здесь столько мотыльков? Насколько я помню, они не относятся к общественным насекомым, а живут поодиночке, и никогда не бросались в глаза своей многочисленностью. И вдруг здесь, в прохладных северных краях...
- Даже и предположить не могу, как возник этот биоценоз. Конечно, кузнечики тоже трещат в траве поодиночке... пока не превращаются в саранчу. Никто ведь до сих пор так и не понял, отчего так случается. Может быть, и здесь?
- Кузнечики... - принцесса зябко передернула плечами, словно от холода. - ...И даже саранча это одно, но "мертвые головы"...
- Чего вы хотите от материка-кладбища? Нормальные мерки тут не действуют.
Она кивнула.
- Если принять за истину гипотезы о существовании общего некротического поля, то Науфрагум должен был заставить содрогнуться все мироздание. Мгновенная смерть сотен миллионов или миллиардов людей... вспышка, в которой сгорели мысли, устремления, мечты...было бы странно, если бы здесь хоть что-то осталось нормальным.
Минутная остановка позволила переждать пик мотыльковой "метели". В ушах все равно еще стоял низкий, шепчущий гул мириадов крылышек, но большая часть насекомых поднялась выше, куда-то к полярным широтам купола, где плавно покачивалась подсвеченные отблесками пожаров гидропонные корзины. Судя по тому, как поредели роящиеся потоки мотыльков, они каким-то образом находили себе дорогу наружу, за пределы купола.
- Улетают... - провожая их полным боли взглядом, прошептала принцесса. Опершись спиной на лобовой лист, она обняла себя руками за плечи, словно пытаясь согреться. Нет, дело было не в холоде - влажное болотное тепло, поднимающееся снизу, создавало здесь атмосферу куда более комфортную, чем холодная предосенняя ночь снаружи купола. Глядя на спину Грегорики, я не мог отделаться от мысли, что ее гнетет что-то иное, какие-то мрачные предчувствия. Я буквально чувствовал, как она старается стряхнуть их - и не может. О боги, никто не учил меня успокаивать расстроенных девушек, но и смотреть со стороны, как она мучается, было невыносимо. Неловко протянутая рука повисла над ее плечом, но так и не осмелилась коснуться. Пытаясь подобрать слова, я прочистил горло, но Грегорика восприняла это иначе.
Выпрямившись, она тряхнула головой.
- Простите. Не время разваливаться на части. Идемте.
Переборов себя, принцесса решительно шагнула вперед, переступив погнутый ребордами вагонетки рельс. Кляня себя за нерешительность, я прибавил газ и выжал сцепление. Траки снова залязгали, но так медленно и осторожно, что казалось - танк крадется на цыпочках. Тяжеловесно и неуклюже, как слон в посудной лавке. Нет, в хрустальной мастерской.
Мы миновали пересечение с другим пандусом, выглядевшее, как круглая площадка. Теперь невысоко над головой - ярдах в десяти - проходила наклонная секция спирального рельсового пути, предназначенного для перемещения подвесных корзин. Одна из них, массивная, обросшая корнями, висела прямо над головой. Впереди, ярдов через семьдесят, наш пандус выходил на более массивную платформу.
Справа брякнул люк пулеметной башенки. Быстро метнув взгляд туда - надолго отрываться от управления было просто опасно - я с удивлением отметил, что Весна, словно забыв о своей обычной пассивности и застенчивости, даже не спрашивая разрешения, высунулась по пояс и перегнулась, всматриваясь в темную пропасть по правому борту танка.
- Что-то там видите? - окликнул я ее, снова глядя только на силуэт указывающей дорогу принцессы.
- Кажется... кажется, да, - неуверенно ответила Весна. - У меня не очень хорошее зрение...и, наверное, вы не станете слушать такую неумеху и разиню...
- Ничего-ничего, - успокоил я ее. - Мне нравятся девушки в очках. В них есть особый шарм. Конечно, очки - да и девушки - бывают разные, но ваши, кругленькие и невинные, просто прелестны. Далеко не всякое дело требует острого орлиного взора, не переживайте так, госпожа Госпич.
