Поцелуй Зимы - Надя Хедвиг

– Вот так, молодец, – мерно направлял меня голос. – Выливай холод. Ты еще слишком живая. Дыши. Все получится.

«Мне бы твою уверенность», – угрюмо подумала я, но вдруг заметила, что мне и правда полегчало. Оцепенение спало, и я смогла сделать судорожный неглубокий вдох.

– Что тебе снилось? – спросил Антон.

Я только покачала головой. Какая разница, что мне снилось. Непрошенные слезы катились из уголков глаз, но я ничего не могла поделать. Черт бы побрал все это. С того самого дня, как я вернулась из небытия, я так ничего и не смогла поделать со своей жизнью.

Что-то с треском шлепнулось на пол. Там лежал чудом не разбившийся горшок с мерзлой землей. Из него торчал искривленный серый ствол в обрамлении таких же серых листьев. Если я что-то понимаю в биологии, минуту назад это деревце было полно жизни. А я влила в него столько холода, что от зеленых листьев остались одни ошметки.

Кошка угрожающе зашипела из угла.

– Принести тебе воды? – спросил Антон.

Я перевела на него взгляд – в пижамных штанах и растянутой черной футболке с Суперменом он выглядел, как Дарт Вейдер в костюме Микки-Мауса. Под глазами у него залегли сизые тени.

Я с трудом села на диван. Антон ушел, но быстро вернулся.

– Выпей. – Он вложил мне в руку стакан, и тот мелко задрожал: оказывается, руки у меня тряслись.

Я принюхалась. Вода пахла горечью.

– Валерьянка, – объяснил Антон. – Никто травить тебя не собирается. Не для того я… – В соседней комнате что-то пронзительно свистнуло, и он осекся. – Момент.

Он снова исчез за дверью, а я так и осталась со стаканом в подрагивающих пальцах. Кошка перестала шипеть, подошла ближе и понюхала воздух. Видно, и правда валерьянка. Наум ее тоже любил.

– Да, Юля, – донеслось из-за стенки. Голос у Антона был на удивление ровный. – Я знаю, сколько времени. А ты? Я нормально разговариваю. Извини. Это больше не повторится. Я прослежу. Да.

Он вернулся, прижимая трубку к уху и неся под мышкой похожую на кирпич прямоугольную подушку.

– Вера? – переспросил Антон с нотками притворного удивления. – К сожалению, она не может с тобой поговорить. Она немая.

Ну спасибо.

Антон достал из комода полосатое черно-серое покрывало и расправил его на полу. Сверху кинул подушку – кошка тут же на ней устроилась, поджав под себя лапки.

– Обязательно заглянем. Спокойной ночи.

Он выключил телефон.

– Выпила?

Я залпом проглотила валерьянку. Антон забрал у меня стакан и вместе с цветочным горшком поставил на стол.

– Юле это не понравится, но пока старайся избавляться от любого холода внутри. Ищи что-то живое и сливай холод туда. Поняла?

То есть мне убивать что-то живое? Я постаралась вложить все негодование в поднятую бровь.

Антон согнал кошку и сам улегся поверх одеяла.

– Нелегко только поначалу, – сказал он, будто прочитав мои мысли. – Но ты привыкнешь. Тут штука такая: в мире вообще нет справедливых и добрых. И злых нет. Все просто хотят выжить. Чем раньше это усвоишь, тем проще будет потом.

Я бессильно откинулась на подушки – спина тут же отозвалась болью. Ненавижу это новое мироустройство. И Хельгу. И свою силу, которая все больше напоминала Армагеддон в одном из фантастических рассказов зарубежного автора, имя которого напрочь выветрилось у меня из головы.

– Еще валерьянки? – предложил Антон.

Я слабо покачала головой. Руки все еще немного дрожали – я прижала их к бедрам.

– Тогда спокойной ночи.

Щелкнул выключатель, и комната погрузилась в темноту.

* * *

Некоторое время мы лежали молча. Кошка долго укладывалась – я слышала ее сопение и шорох мягких лап. Сон не шел. Мне казалось, стоит провалиться в забытье, как озеро появится снова. Или привидится Эдгар в заброшенной усадьбе. Или еще что-нибудь, от чего я уже не проснусь.

– Не спишь, – не то спросил, не то сообщил Антон. Ровный голос сливался с ночью. – Я в свое время выхаживал брата с астмой. Могу по ритму дыхания определить, как плотно человек поужинал, а уж про сон и подавно. Там ритм меняется кардинально: мы вдыхаем реже и как бы более глубоко. И выдыхаем медленно. Совсем почти не слышно.

Зачем он мне это рассказывает? Представить вопрос было не на чем. Оставалось только слушать.

– Когда у Ваньки начались приступы, я стал ночевать с ним в одной комнате. И сам научился спать, как мышка. Иная мамаша так не дрожит над младенцем, как я над ним. Он так и говорил – «носишься со мной, как мамка». Я тогда решил – никаких детей, не надо мне такого счастья. Заботишься, думаешь о нем постоянно, куда пошел, что с ним. А защитить не можешь. Только знай себе, к дыханию прислушивайся.

Он говорил еще что-то, но я уже не слышала. Усталость наконец взяла свое. Или это подействовала валерьянка? Я провалилась в спасительную черноту и провела в ней несколько блаженных часов.

Вера, 12 лет

В шестом классе на меня напали. Это случилось по пути домой из школы, в безлюдном дворе, где я обычно срезала дорогу. Я как будто сама накликала беду, потому что часто, проходя узкий зазор между гаражами, думала: вот идеальное место для нападения.

В плеере играл популярный тогда «Трудный возраст», я брела, еле переставляя ноги, и под грустный голос певицы размышляла: почему всем обязательно надо умирать от первой любви? Если все сразу поумирают, кто же тогда женится?

Вдруг кто-то дернул меня за рюкзак. Сердце ухнуло в пятки, я обернулась. Передо мной стоял заспанный дядька в длинном плаще с грязными босыми ногами. На дворе стоял май, температура стремительно приближалась к летней, так что плащ доверия не внушал.

Я вытащила наушник из уха как раз, чтобы услышать остаток фразы:

– …хорошему человеку на кусочек хлеба.

– Что?

Вокруг, как назло, никого не было. Недалеко стоял пятиэтажный дом с балконами, но кто его знает, услышали бы меня, если бы крикнула. В три часа дня люди обычно не дома.

– Найдется ли у вас, барышня, может быть… – жалобным тоном затянул мужчина. – Может быть, на кусочек хлеба. Ей-богу, все верну.

Он перекрестился, и я заметила в растворе широкого рукава длинный штопаный шрам. Самоубийца? Или случайно поранился?

– Хо… хорошо, – пропищала я. – Сколько вам надо?

А сама внутренне взмолилась: «Лестер!»

Мужчина почесал немытые космы и выдал задумчиво:

– Ну рублей пятьсот.

Продолжая внутренне взывать к Лестеру, я потянулась за рюкзаком, прекрасно зная, что,