Пираты в Сомали. Повстанец (СИ) - Птица Алексей

Вскинув револьвер вверх, я нажал на спусковой крючок. Бахнул выстрел, оба кубинца подскочили как на пружинах. Большой кубинец заполошно заозирался, тщетно шаря по себе рукой в поисках оружия. Его более мелкий и юркий товарищ тоже ловил свою съехавшую на бок кобуру. Спросонья он посчитал, что на них напали.

— Вы потеряли? — спросил я, демонстративно засовывая револьвер обратно в кобуру.

От этого действа оба опешили, поняв, что если бы я хотел, то спокойно убил их, не пряча револьвер. Сквозь пулевое отверстие в потолке палатки падал солнечный луч, освещая пятнышко земли и мельтешащие пылинки.

— Аааа, — протянул бугай, — зачем стрелял?

— Я вас будил, вы крепко спать, я стрелять, чтобы вы не подумать, что я украл. Нашёл там, — мешая слова сомалийского диалекта с испанским, выпалил я и махнул рукой за пределы палатки. Потом нехотя протянул кобуру с портупеей хозяину.

— А? Да? Молодец! Не ожидал. Как тебя зовут?

— Башар.

— Ммм, я запомню тебя, Башар, спасибо. Но больше так никогда не делай.

— Я не буду делать. Мы уедем, вы уедете, война будет, жалеть никого не будет. До свидания, — закончил я уже по-русски, чисто чтобы поиздеваться.

— Эээ….

Больше ничего не слушая, я поспешил свалить из палатки, только меня и видели. Но выстрел разбудил весь лагерь, поэтому бродить больше смысла не было, и я вернулся к своим. Пусть ищут Башара, пока найдут, пока решат, молодец он или не молодец, страсти уже поутихнут. А там, глядишь, что и перепадёт. А хорошее или нет — время покажет. Скорее всего, кубинцы будут молчать, чтобы не позориться перед товарищами за такой косяк. Так оно и получилось.

Вскоре лагерь ожил, задымила полевая кухня, распространяя горький дымок сожжённых веток и угля. Лагерь был большим, потому как сюда завезли тысячи две новобранцев, даже уголь привезли, чтобы еду в полевых условиях варить. Походные кухни были простые и надёжные: два котла и топка на колёсах. Всё советского производства первых послевоенных лет.

— Башир, пошли есть! — крикнул мне Мхара — долговязый и худой, как щепка, негр.

— Ну, пошли. Опять, небось, просяная каша с арахисовым маслом?

— Не, сегодня кукуруза. И лепёшки из кукурузной муки.

— А пить что?

— Кипяток. Но у тебя же ещё остались твои травы?

— Остались.

— Поделишься?

— Хорошо.

— Тогда пошли быстрей.

Столовая — если можно назвать столовой обычную площадку возле полевой кухни — находилась под открытым небом. Никаких столов и лавок, не говоря уж о стульях, в ней, разумеется, не было. Каждый приходил со своей деревянной тарелкой, в которую повар-эфиоп плюхал половником его порцию, а дальше — ешь как хочешь. Большинство обходилось руками, кто-то раковинами или скорлупками какого-то плода, некоторые — купленными или выменянными ложками, а один из эфиопов ел с помощью особым образом обработанного рога. Я же себе вырезал небольшую из дерева. Корявая и кривая, но зато бесплатно.

Руки у меня растут не из жопы, просто одним ножом вырезать из местной древесины что-то хорошее очень тяжело. А ложек нам не удосужились выдать, хорошо, что кружки нашлись на каждого. Из них и пили. На этот раз каша оказалась с мясом, потому как в честь окончания военно-полевой учёбы нам пригнали стадо баранов. Получилось, что одни бараны жрали других баранов.

Сарказм мой легко понять. Меня окружали дикие африканские аборигены, все без элементарного образования, живущие своим родоплеменным бытом испокон веков. Редко кто из них шёл в новую жизнь. Зачем? Моё племя дир жило в глубине Африканского Рога и довольно далеко от побережья.

Кстати, я ошибался, решив, что наш лагерь находится вблизи океана. Тот морской запах, что я почувствовал в первый день, оказался здесь случайно, пролетев несколько сот километров по полупустыне. Море на самом деле осталось далеко на востоке.

Так что до местной цивилизации было не близко. Все образованные люди из числа негритянских и кушитских племён жили в столице Сомалиленда Могадишо или в других крупных городах, расположившихся в основном на побережье океана. Там веками строились и разрушались города, впитывая и отрицая культуру колонизаторов. Кто только не зарился на удобно расположенную страну: и древние греки, и средневековые португальцы, итальянцы, англичане, французы... Они строили здания, нанимали себе прислугу и рабочих. В недалёком прошлом некоторые даже получали высшее образование. Впрочем, на кочевых племенах это почти не отразилось: они жили своей самобытной жизнью и бродили со своими стадами по центру Сомали. Однако с началом деколонизации многое изменилось. И не сказать, чтобы сильно в лучшую сторону.

Хотя, судя по разговорам, в Могадишо всё ещё царили светские нравы, да и сам диктатор Барре был выходцем из семьи пастора британского Сомалиленда. Он учился в итальянской военной академии, а многие молодые офицеры, что служили сейчас и воевали в его армии, получили образование в СССР. То есть, всё сложно, и чем это закончится, я отлично помнил. Мне не хотелось бы жить в таком государстве.

Однако те, кто сейчас был рядом со мной, ничего не знали о том, как живут на побережье. То же касалось и эфиопов, и кубинцев. Они сюда приехали учить воевать, а не просвещать. Обед закончился, и нас нашёл майор.

— Все на склад, дополучаете оружие и патроны, дальше вас разобьют на отряды, и вперёд! Кто не понял? — проорал вопрос майор и, не дождавшись ответа, ушёл.

Тут же включились в работу наши сержанты из числа эфиопов, строя и направляя нас колоннами на склад, что представлял собою привезённый и брошенный посреди палаток деревянный КУНГ.

К нему потянулись отряды, сформированные тут же. Я попал в отряд, насчитывающий восемьдесят бойцов: всё, что осталось от нашей бравой сотни. Кто-то трагически погиб, несколько диров получили ранения или травмы и не смогут дальше быть бойцами, часть заболели и тоже отсеялись, а кое-кто оказался настолько туп, что проще было вручить автомат обезьяне и научить её стрелять. Так что имеем восемьдесят бойцов и ни на одного больше.

Наш клан и так считался самым маленьким. А маленьких, как известно, все обижают… Не стали исключением и мы. К тому времени как мы подошли к заветному КУНГу, патроны и оружие получило уже больше половины лагеря. Обитый жестью вагончик блистал когда-то зелёной краской, теперь потрескавшейся от жары и выгоревшей на солнце, и скрывал внутри военные сокровища.

Наконец, дошла очередь и до нас. Мы по одному ныряли в нагретое до адского жара помещение и выходили оттуда с оружием и боеприпасами. Дошёл черёд и до меня.

— Номер?! — вопрос, как выстрел остановил меня на пороге.

— Шестьдесят шестой! — браво отрапортовал я и посмотрел на нерадивого кубинца, чей револьвер нашёл сегодня утром.

Тот сначала не узнал меня. Конечно, когда перед тобой проходят сотни негров и полукровок, то моя не сильно чёрная, точнее, скорее смуглая физиономия не показалась ему знакомой. Но всё же его насторожил мой голос. Он вгляделся.

— Ба! Так это ты?

— Я. Вот пришёл за патронами к своему пулемёту.

— А что, ничего полегче для тебя не нашлось?

Оставалось лишь развести руками:

— Я хорошо стреляю и умению с ним обращаться.

Сидевший рядом эфиоп переводил мои слова и слова кубинца, утирая пот со своей курчавой головы. Он уже настолько отупел, что ему было наплевать, о чём мы с кубинцем говорили. Говорят и говорят. В подтверждение своего отношения к происходящему он состроил гримасу, смачно сплюнул на пол и отпил из чайника, что болтался на цепи, свисая с потолка.

— Ммм… Ну, с пулемётом тебе не сильно повезло, разболтан он сильно, — оценил кубинец моё оружие.

Да я и сам это знал. Потрёпанная ствольная коробка и треснувшая посередине ствольная накладка не дали ему возможности соврать. Я вздохнул. Вот же ять… И как с этим воевать? Конечно, это не гротеск из фильма «9 рота» с кривым стволом, что в принципе из разряда невероятного. Но всё равно пулемёт был сильно изношен, это без сомнений. Правда, что-то мне подсказывало, что мне недолго с ним воевать придётся.