Олаф Эйриксон - Изгнанник с Серых Равнин
Два ужасных чудовища, два порождения тьмы спускались на дорогу, где только что мирно шел его караван. Глаза их горели красным огнем, широкие кожистые крылья плескали в воздухе, пасти были угрожающе раскрыты. Шалим Арих мог бы заметить, что одно из чудовищ опускается неровно, как будто бы оно ранено, но караванщику было не до того. С истошным звериным воем он вскочил на четвереньки и пополз с дороги. Он лез в кусты, не замечая усеявших ветви длинных колючек; потом закрыл глаза, истово молясь, чтобы страшные чудища его не нашли. По синим шароварам Шалима Ариха, оскверняя дорогую ткань, расползлось мокрое пятно.
* * *Нетопырь неуклюже упал на лапы и ткнулся носом в сухую почву; Конан, слетев в шеи монстра, перекувыркнулся на земле и вскочил на ноги. Вторая тварь приземлилась следом, и Зольдо, спрыгнув с нее, подбежал к Конану. Чудовище, переваливаясь с лапы на лапу, заковыляло к раненому собрату: его перепончатые крылья волочились по земле, вздымая маленькие клубы пыли. Приблизившись, нетопырь обнюхал приятеля; красные глаза его тревожно горели.
— Что ты с ним сделал? — спросил бессмертный.
— Я? — Конан озадаченно посмотрел на свой кулак. Стукнул разок по темени.
Он повертел головой по сторонам.
— Ладно, пусть Пелиас разбирается со своими тварями сам. Пошли! Вон в тех кустах запуталось несколько лошадей — это то, что нам надо.
Они подобрались к животным. Уздечки их намотались на колючие ветви, и лошади уже не делали попыток освободиться; ноги их мелко дрожали, а глаза с ужасом косились туда, где толкались на дороге нетопыри. Коней было четверо, и три из них — оседланы. Конан приметил гнедого жеребца с высоким седлом.
— Возьмешь его себе — он подходит к твоему наряду, сказал он бессмертному, — а мне сойдет и та кобылка.
Зольдо не ответил, и Конан обернулся к нему. Бессмертный, прищурившись, вглядывался в нетопырей.
— Кажется, он пришел в себя после твоего удара, сказал он.
— Тем лучше! Меньше мороки будет с лошадьми, — буркнул киммериец.
Зольдо оказался прав. Нетопыри перекинулись заунывными воплями и разом прыгнули вверх. Лошади испуганно заржали и забились в кустах.
Конан, успокаивая гнедого, похлопал его по шее.
* * *Шалим Арих несколько раз приподнимал веки, чтобы получились маленькие щелочки, и опять в страх сжимал и, увидев, что монстры по-прежнему на месте. Он вжался в колючие ветви поглубже, когда чудовища огласили окрестности ужасными воплями. Но с ним не произошло ничего плохого: никто не вытаскивал его из кустов и не пытался сожрать. Отважившись, караванщик приоткрыл глаза еще раз — и вознес хвалу Богине-Матери Иштар: чудища исчезли. Раскрыв глаза во всю ширь, Шалим Арих увидел высоко в нее две крохотные точки и возблагодарил богиню еще раз — за собственное спасение. Затем он выполз из кустов и возблагодарил богиню в третий раз, когда увидел двух человек, по виду воинов, возившихся лошадьми. Среди них был и его гнедой иноходец.
Караванщик поспешил к незнакомцам. Один из них — тот, что держал иноходца под уздцы, — выглядел знатным человеком; второй, видимо, слуга, направлялся к господину, ведя за собой двух чалых кобыл. Они заметили приближавшегося караванщика, но не обратили на него внимания.
Шалим Арих подошел и заговорил:
— Хвала Богине Матери за ваше появление здесь…
Закончить ему не удалось.
Синеглазый слуга с испещренным шрамами лицом тряхнул копной смоляных волос и вскочил в седло одной из кобыл. Поводья свободной лошади он привязал к седлу.
Шалим Арих почувствовал нехорошее, когда желтые глаза господина без всякого интереса скользнули по его лицу.
Желтоглазый одним махом взлетел в седло иноходца.
— Это мой конь! — отчаянно закричал караванщик и повис на поводьях гнедого, вцепившись в них мертвой хваткой.
Слуга подъехал на крик.
— Откуда этот? — спросил он у своего спутника.
— Выполз из кустов, — пожал плечами желтоглазый.
Шалим Арих понял, что ошибся, определяя господина. И, когда он заглянул в синие глаза второго, то пожалел, что вообще родился на свет.
— Прочь, — коротко и властно сказал синеглазый.
Руки караванщика раздались сами собой; уткнувшись носом в дорожную пыль, он не поднимал головы, пока стук копыт не затих вдалеке.
Тогда Шалим Арих медленно поднялся и осмотрелся. От целого каравана осталась одна вьючная лошадь, которая неподалеку от дороги пощипывала траву — и все. Караванщик замер, не понимая, почему вокруг все качается и плывет так, как будто он стоит на палубе корабля. Он никак не мог вспомнить, где видел это лицо — лицо синеглазого слуги. Потом ноги Шалима Ариха подкосились, и он в беспамятстве рухнул на дорогу.
Глава 8. АСГАЛУН
Конан, как и положено слуге, расседлывал лошадей в небольшой конюшне, что примыкала к гостинице. Этот постоялый двор был не из самых больших и богатых в Асгалуне, но путники не желали привлекать к себе излишнего внимания; мелкопоместному дворянину из северных краев не пристало бросаться деньгами.
Внезапно чья-то фигура заслонила свет в дверном проеме, и киммериец на секунду оторвался от своего занятия, посмотрев поверх спины гнедого, кого еще принесла нелегкая. Похоже, к нему приближался хозяин гостиницы. Был он тощим, как жердь, и одежда на нем болталась и висела невообразимыми складками; создавалось впечатление, что ему необходимо сделать несколько шагов внутри своей одежды, прежде ем этот балахон сдвинется с места. Другой достопримечательностью его являлся громадный нос, типично шемитский, украшавший довольно невыразительную физиономию. Кончик носа крючком нависал над верхней губой и заметно шевелился, когда его владелец вступал в разговор. И немудрено, что сей почтенный муж прозывался соседями не иначе, как Скелет с Носом, хотя предпочитал отзываться на более благозвучное имя Фард.
Он подошел поближе и остановился; потом пошевелил кончиком носа, словно принюхиваясь, и раскрыл рот.
— Эй, чужестранец!
Конан снял с иноходца седло и повесил его на крюк, вбитый в стену конюшни, едва удостоив Скелета взглядом. Но тому, видать, было все равно, и нелюбезный прием совсем не охладил его.
— Скажи мне, чужестранец, чем твой господин смог так улестить купца Шалима, что он продал ему своего любимого иноходца?
Конан насторожился, сразу вспомнив нелепую фигуру в мокрых шароварах на дороге.
— Что? — переспросил он, как бы не расслышав.
— Этот гнедой, — Скелет похлопал коня по крупу.
— Что гнедой?
Скелет никогда не отличался особой храбростью; от грозного взгляда, брошенного киммерийцем, его прошибло потом. Фард затряс нижней челюстью и пустился в путанные объяснения.
