Гидеон Эйлат - Расколотый идол
— Ладно, я за то, чтобы попробовать. — Упрек явно задел Халцедонового за живое. — Но что от этого меняется? Яшмовый все равно ни за что не согласится, а без него мы не…
— Отчего же? (Мальчик услышал кашляюще-дребезжащий смех). Я согласен попробовать. Давайте отпустим ребенка. Моряк, ты уверен, что на корабле ждут твоего возвращения с питьевой водой?
— Нет. — Ахамур облизал пересохшие губы. — Боюсь, что корабль ушел. Меня просто бросили.
Яшмовый снова захихикал.
— Возможно, твои подозрения не лишены оснований, маленький мореплаватель. Но ты все-таки рискнешь, верно? Наберешь питьевой воды, сядешь в лодку и поплывешь на поиски корабля. А иначе тебе придется жить на острове. Впрочем, мы тебя не гоним. Оставайся, если хочешь, и будь нашим священнослужителем.
Ахамур встретил это предложение без всякого восторга.
— Я бы предпочел вернуться, — хрипло произнес он. — Но мне не хватит сил перенести бочки с водой в шлюпку. А если я вернусь без воды, меня изобьют до смерти и сбросят ид борт. К тому же моя шлюпка застряла между камнями…
— Насчет этого не волнуйся, — сказал Ониксовый. — К тому времени, как ты вернешься на берег, все будет устроено. Плыви спокойно и ничего не бойся. На корабле тебя и пальцем никто тронуть не посмеет. Ибо теперь, — в его голосе зазвучала торжественная нотка, — ты — под моим личным покровительством.
— Э, э! — возмутился Яшмовый. — С какой это стати — под твоим? У нас на него прав не меньше, чем у тебя.
— Да, верно, — поддержал его Халцедоновый.
— Этот недолговечный — мой! — твердо заявил Ониксовый. — Если б не мое заступничество, вы бы его уже умертвили из-за паршивого глотка питьевой воды.
— Ты нарушаешь закон, который придумывал вместе с нами, — раздраженно произнес Яшмовый. — Все, что на этом острове находится, принадлежит всем нам. Личного имущества здесь нет и быть не может.
— Я беру ребенка, а вы всех, кого он приведет, — предложил Ониксовый. — А закон предлагаю сейчас же и отменить. Или вы забыли, что мы собрались воевать между собой? А воевать боги могут только руками смертных, это непреложный принцип мироздания. Не мы его устанавливали, не нам и отменять. Войска придется делить, и я готов уступить свою долю. Ради мальчика.
— На что он тебе?
— Отныне он под моей опекой до тех пор, пока не прогневает меня. Я хочу покинуть этот постылый остров и повидать другие страны. Теперь этот мальчик принадлежит мне, как и мое каменное тело. Считайте его моим средством передвижения. — Гораздо более ласковым тоном он обратился к Ахамуру: — Не бойся меня, малыш. И никого не бойся. Никто тебя не обидит, пока я тебе покровительствую.
На баке старого купеческого судна «Воля ветров» капитан и лоцман то переглядывались друг с другом, то снова устремляли на север изумленные взоры. Вся команда выбилась из сил за бессонную ночь, сражаясь с налетевшим нежданно-негаданно шквалом, а на рассвете корабль напоролся на риф и получил пробоину в левом борту. В трюм хлынула круто посоленная вилайетская вода. Пробоину можно было легко заткнуть товарами, которыми был под завязку набит трюм, но тут капитан допустил непростительную промашку: не желая портить тюки с шелком и атласом, он распорядился перенести из другого трюма запасной парус и с его помощью устранить течь. С этой задачей команда справилась, однако нижние штуки тканей пострадали. И тут, как назло, снова налетел ураганный ветер и растерзал в клочья самый большой прямой парус на единственной мачте.
Поистине, воля ветров в этот день была злой. Капитан торгового судна клял себя за неосмотрительность, матросы глядели на него с упреком. Все понимали, что парус-затычку теперь придется вынимать, и уйма товара будет безнадежно испорчена.
Но не эти горькие мысли заставляли капитана изумленно смотреть вдаль. Толстый неуклюжий мальчишка — бесполезный рот, никогда не упускающий случая заблевать палубу, — возвращался. Греб против сильного течения, которое вопреки все той же воле ветров принесло корабль обратно к острову.
Капитан, высаживая Ахамура на клочок суши, о котором среди моряков ходила дурная слава, нисколько не сомневался, что видит сопляка в последний раз в жизни. И вот он плывет обратно.
— Но ведь вчера, — оторопело произнес кривоногий плешивый лоцман, — тут не было никакого течения.
— И откуда берется ветер? — Капитан указал на кудрявые облака. — Взгляни, они не движутся! Чудеса, да и только!
Средняя пара весел поднималась и опускалась, словно по собственной воле. Но мальчик, хоть и греб против невероятно сильного течения, вовсе не выглядел изнуренным. Словно провел ночь на пуховой перине, а не выбивался иа сил на чужом, возможно таящем опасности, острове.
— Боги, смилуйтесь над нами, — пролепетал лоцман. — Он везет воду!
Лодка заметно оседала на корму, где лежали три вместительных бочонка.
— Этого не может быть, — пробасил капитан.
— А что, если ему помогли? — предположил кто-то иа матросов. — Дали воды и отпустили с миром?
Капитан недоверчиво покачал головой.
— Об этом острове такие страсти рассказывают…
Шлюпка ткнулась носом в борт судна. Раздался гнусавый голос Ахамура:
— Капитан! Капитан! Я привез воду! Капитан и лоцман снова переглянулись.
— Шлюпку на борт, — буркнул капитан.
К борту кинулось полдюжины крепких матросов. Ахамур поднялся сам по веревочному трапу, его круглая физиономия сияла торжеством. Матросы вынули из шлюпки бочонки и поставили на палубу.
— А вот этот легкий! — воскликнул один из матросов, прижав бочонок к животу и стуча по нему ладонью.
— Пустой, что ли? — В глазах капитана сверкнула зло6а, — Ахамур! Я, кажется, велел привезти три бочонка воды!
Улыбка сгинула без следа, лицо мальчика исказилось страхом и недоумением.
— Он не пустой, — сказал матрос. — В нем чегой-то брякает. — Он легонько встряхнул бочонок, внутри громыхнуло.
— Открой, — велел ему капитан. И обратился к Ахамуру: — Кто тебе помог? Юэтши?
— Нет. — Мальчик энергично замотал головой. — Там сейчас нет юэтши. Мне помогли их покровители.
— Ух ты! — воскликнул матрос.
К нему бросились его товарищи. Руки матроса утонули в бочонке, а затем на свет появилось каменное изваяние.
— Красотища! — восхитился лоцман.
Скорее всего, похвала относилась не к чертам истукана, а к материалу, из которого он был изготовлен. Просвечивающий камень в бледных лучистых прожилках сразу чем-то пленял взгляд. Матовый отлив поверхности смягчал ядовитую желтизну, которая, казалось, кипела в глубине. Камень наводил на мысль о застывшем ведьмином вареве.
