Леонард Карпентер - Конан изгнанник
Даже приблизительный подсчет показывал, что судя по затратам, король Анаксимандр рассчитывал накопать здесь металл необычайной ценности. Этот факт в сочетании со сравнительной легкостью копания ставил перед Тулбаром вопрос: почему тогда эти рудники не были выработаны много столетий назад? Например, что мешало тем же жителям Шартоума выкопать эту руду для себя? Частичный ответ гирканец нашел в предположении, что обогащение этой руды и выплавка металла, видимо, достаточно сложны и жители государств пустыни, типа Шартоума, просто были не в состоянии осуществить эти процессы.
Кроме того, наверняка эти рудники были объявлены своего рода монопольной собственностью монархов Сарка. Эту монополию поддерживали магические проклятия, заклинания, а также военная угроза. Таким образом, рудники становились наследуемым складом сокровищ саркадийских правителей. Какую-то роль здесь играла и мистика. Например, руда из всех трех тоннелей ничем не отличалась друг от друга. Но под страхом смерти Куманос запретил смешивать разные руды. Руда упаковывалась в заплечные корзины с крышками разных цветов — черными, красными и желтыми. Малейшая небрежность и любая попытка воровства карались немедленной смертью.
Старший жрец Куманос произвел на Тулбара впечатление холодного, жесткого лидера. Со своими помощниками — двумя младшими жрецами он говорил на гортанном, жестком саркадийском наречии. Эти двое, хоть и старались во всем следовать своему повелителю, проявляли нормальные человеческие черты и слабости: они были сердиты и довольны, злились на рабочих, а подчас, видя хорошую работу, явно выражали свою симпатию. Куманос же, напротив, делал все абсолютно бесстрастно, будь то молитва или исполнение во всех деталях какого-либо другого ритуала. Единственный из всех саркадийцев, владеющим диалектом шартоумских бедуинов, он очень редко говорил с рабами и ни разу не обратился к ним всем, чтобы пообещать награду или дать какую-то надежду. Мотивы, заставившие его войти в эту экспедицию, были предметом постоянных размышлений Тулбара.
Еще большее внимание всех привлек к себе Куманос, когда среди рабов стали распространяться разные болезни. Сначала тела многих из них покрывались какими-то язвочками и струпьями. Малейшие ранки не поддавались лечению. Никто не мог понять, в чем дело. Работа была вполне терпимой, питание — более чем сносным. Воды было в избытке даже для мытья. Тулбара и Хеклу эти неприятности до поры до времени миновали, а вот измучившиеся шартоумцы несколько раз посылали делегатов к Куманосу с просьбой о помощи.
Помощи не последовало, хотя и предложить было действительно нечего. Куманос объяснил это укусами пауков, водившихся в шахтах. То же объяснение он дал и когда более тяжелые болезни стали валить с ног одного рабочего за другим.
Тулбар вспомнил все это и вздрогнул. Ну ничего, теперь всему этому скоро конец. Восточный палатки осветился серебристым лунным светом. Этого было достаточно, чтобы пройти между спящими, не поднимая шума. Хекла наверняка уже готов, прижимает к себе мешок с добычей — зелеными кристаллами, — результатом долгой практики в различном воровстве. Тулбар тихо поднялся и направился к постели друга.
Перешагнув одного за другим двенадцать спящих, он остановился. В палатке не было слышно ни звука, кроме дыхания спящих и храпа. Опасаться особо было нечего: рабы так выматывались за день, что вряд ли проснулись бы от легкого шороха шагов. Часовые наверняка тоже спят, привыкнув у к покорности своих подопечных. Тулбар сделал последний шаг и нагнулся над циновкой, на которой спал Хекла.
Приятель, похоже, не слышал его приближения. Хекла лежал, натянув на голову верблюжье одеяло. На него это было не похоже. Может быть, маленький воришка заболел? Аккуратно, чтобы не напугать друга, Тулбар положил руку ему на плечо. Что-то заставило его заволноваться, и гирканец, приподняв угол одеяла, заглянул под него.
Свет!.. От неожиданности и со страху гирканец дернул одеяло на себя и отбросил его.
Камни — кристаллы, выкраденные им в шахте и отданные Хекле на хранение, — ярко светились в темноте. Они прожгли насквозь все тряпки и мешки, в которые были завернуты. Но они прожгли и нечто другое. В самом центре изумрудного сияния тело Хеклы было выжжено вплоть до костей. Клочья паленого мяса свисали с краев раны. Отвратительный запах горелой плоти поплыл по палатке, жжение камней заставило Тулбара отдернуть руку.
Его кашель и изумрудное сверкание разбудили остальных. Они сгрудились вокруг полусожженного скелета, одни молясь, другие — со стонами отчаяния. Чуть позже появились стражники, загнавшие всех рабов в один угол, а затем вытащившие наружу полусожженные останки и ворованные камни-убийцы.
Тулбар был схвачен как друг вора и соучастник. Его привели к Куманосу, который, против ожидания, встретил его без злости и раздражения.
— Тебе тяжело среди нас, — сказал жрец дрожащему вору. — Ты ведь не из шартоумцев. А теперь и друзей не осталось. Тяжесть ноши, возложенной Вотантой на твои плечи, чрезмерна. Я понимаю тебя и сочувствую.
Жрец снял с шеи свой амулет — обломок розового клинка, висевший на шнурке.
— Я могу помочь тебе, облегчить тяжесть испытаний, выпавших на твою долю.
Направив обломок ножа на Тулбара, Куманос подошел поближе…
Глава V
ВЫЗОВ ПРИ ЛУНЕ
Храмовые танцовщицы, покачиваясь в такт музыке, двигались хороводом у подножия статуи Единственной Истинной Богини Садиты. Ступая босыми ногами по мраморному с синими прожилками они держали безупречный круг. Каждая по очереди делала шаг вперед, к центру круга, и тип свой особый танец.
Дневная жара смягчалась глубокими тенями колоннады храмового портика. В глубине храма стояла главная святыня — скульптура высокой и стройной женщины-воина с копьем. Ее лицо было столь же бесстрастным, как забрало шлема. В центре танцовщицы обступили небольшой бассейн. За статуей виднелась покрытая изящной резьбой массивна деревянная дверь, ведущая во внутренние покои храма. В другом конце портика стоял большой стол, заваленный фруктами, сыром и лепешками — угощением для любого, пришедшего лицезреть священный танец и вознести хвалу богине.
Конан стоял неподалеку от стола, прислонившись к стене, прикрытой бархатной занавесью. Киммериец старался держаться чуть позади остальных прихожан. Хотя официально храм провозглашался открытым для любого, он не был уверен, что граждане Оджары с удовольствием увидят в своем святилище чужеземца. А лишних скандалов ему не хотелось. Храмовые воины несли свою службу, охраняя входы и выходы. Внутри храма собрались представители высшего общества города, никогда не появлявшиеся в караванном квартале. Все присутствующие были увлечены зрелищем танца. Поэтому никто, кроме Конана не заметил, как чья-то ладонь легла на его руку, не требовательно или повелительно, а скорее нежно и просительно.
