Ольга Григорьева - Берсерк
В один из тихих зимних вечеров я попробовала рассказать ему о своих погибших родичах. Сначала он внимательно слушал, а затем вскочил и заметался по избе.
– Мстить, мстить, – бубнил он, – такое нельзя прощать! Нужно обратиться к богам… Заманить врагов в ловушку…
Мне стало грустно. Никому не было дела до моей беды и боли. Никто не хотел слушать о том, какими нежными были руки моей матери и какими справедливыми решения отца…
– Найти… Заманить… – бормотал старик, и, назубок зная его речи, я бесшумно выскользнула прочь.
Прохладный ветерок пробежал по моему лицу и, ласкаясь, как щенок, зарылся в складки одежды. Я отошла к лесу и присела на давно уже облюбованный поваленный ствол дерева. Когда-то его истертые бока служили надежной скамьей влюбленным парочкам, но нынче, опасаясь колдуна, сюда никто не приходил.
Я запахнула зипун и задумчиво поглядела в сторону каменного завала. Эту уродливую преграду соорудили сами печищенцы, отгораживаясь от чужого колдуна. Прогнать его или отказать ему в помощи испугались – ведь колдуны умеют мстить даже после смерти, а принять – не хватило духу…
Мой взгляд пробежал по темным, припорошенным снегом валунам, поднялся и замер. На ясной голубизне неба темнел человеческий силуэт. Человек сидел на самом верху завала и глядел прямо на меня. Вздрогнув, я приподнялась. Незнакомец тоже встал. Солнце светило ему в затылок, поэтому лица было не разобрать, но белые, трепещущие на ветру волосы сразу выдали своего обладателя.
Баюн ничего не говорил, и я тоже молчала. Шурша по земле белыми крупяными зернами, поземка бежала от его ног к моим, и в тишине казалось, что я слышу ее тихий шепот:
– Не подходи, не подходи, не подходи… Я действительно опасалась подходить к Баюну. Хотелось верить, что он пришел сюда не из пустого интереса, а желая поддержать меня. Боясь спугнуть парня, я медленно опустилась на дерево. Баюн не ушел, не отвернулся, а лишь молча и как-то робко повторил мое движение. Было неловко ощущать на себе его пристальный взгляд, но и уходить не хотелось.
– Баюн, – прошептала я про себя, – зачем ты тут, Баюн?
Ветер взмыл вверх, понес мой вопрос в темноту леса.
– Ты плакала. Там, внутри…
Я вытянула шею, прислушалась, но вокруг лишь шуршала поземка. Сказал Баюн эти тихие слова или мне показалось? Если сказал – то не услышал ли их слепец? Старик так боялся, что я познакомлюсь с кем либо и разболтаю нашу тайну! Ведь воевода Сигурд сам пообещал покарать ослушника смертью. Конечно, если узнает о произошедшем…
– Ошибаешься, слепой боится совсем не воеводы…
– Баюн?!
– Не надо, не говори, я и так услышу. – Он не шевелился, но его голос звучал отчетливо и громко, словно Баюн говорил мне прямо в ухо. Я изумленно уставилась на маленькую, замершую вдали фигурку. Поземка металась над его головой, смешивалась с белыми волосами, и казалось, будто возле Баюна вертится какой-то неведомый белый дух.
– Я сам давно уже дух, – печально сказал он. – Дух-шилыхан[30]. Только об этом никто знает. А узнают – станут гнать.
Я не сомневалась в этом. Коли местные пугались меня, то уж шилыхана точно не потерпели бы. А ведь он – совсем безвредный нежить, особенно когда один. И разве он виноват, что тоска по родичам задержала его на кромке, меж жизнью и смертью, и сделала водяным духом – шилыханом? Я многое слышала об этих детях-утопленниках, но видела впервые. Однако что-то в голосе и даже облике Баюна заставляло верить его словам.
– Я знал, что ты не испугаешься. – Баюн покачал головой, и облако вокруг него закружилось в веселой пляске. – Ты ведь не внучка слепого, ты из Приболотья.
– Знаешь наши места? – Я не сказала, лишь подумала, но ответ последовал незамедлительно:
– Нет. Но там еще слышат кромешников. Теперь я знаю это.
– Почему «теперь»?
– Ты слышишь меня, а другие – нет. – Он слегка повернул голову, словно указывая на избу слепца. – Даже он не слышит. Он ведь не рожденный колдун, только отдал душу марам[31], чтоб они помогли ему отомстить. Мары съели его сердце, а взамен подарили знания чародея. Теперь, если его враг умрет от его руки, мары отпустят его и заберут душу его врага, а до того ему суждено жить и бродить по свету, с одним лишь желанием – найти и отомстить.
О марах я тоже слышала. Их никто не видел, а если человеку доводилось встретить мару, то он падал и умирал на месте. Мать говорила, будто мары служат богине смерти Морене и пожирают души умерших.
Если все, что сказал Баюн, – правда, то угрозы слепца не пустая болтовня выжившего из ума старика. Мары – могучая сила. Одно лишь непонятно – кто же тот враг, которому желает отомстить слепец? Где он? И как старик найдет его?
– Разве ты не знаешь? – удивился Баюн.
–Дара!
Я обернулась. Крутя седой головой, колдун стоял в дверях нашей избы и беспомощно выкрикивал:
– Дара!
Живой голос смахнул наваждение. Темная фигурка Баюна пропала, и предо мной остались только голые камни и вихрящаяся по ним поземка.
– Дара!
– Я здесь.
Слепец удовлетворенно засопел и, осторожно переступая через рытвины, двинулся ко мне. Я тряхнула головой. Неужели тихий, протяжный голос Баюна всего лишь наваждение?! Мне многое мерещилось с той поры, как сгорело родное печище.
Махнув рукой, я зашагала к слепцу, но речи шилыхана не оставляли меня в покое – так и подмывало кинуться в деревню и, презрев косые взгляды, отыскать Баюна. Хотя, скорее всего, он даже не впустил бы меня на двор. Наваждение…
– Зачем ты ушла, Дара? – Старик озабоченно ощупал мое лицо и руки. – Гляди, как замерзла! Сигурду вряд ли понравилось бы, что ты бегаешь по холоду…
Не знаю почему, но после странного видения слова старика показались мне чужими и пустыми, будто заброшенный дом. Решившись, я уверенно сказала:
– А тебе что за дело до Сигурда? Ведь ты не служишь ему, так?
Удар громовой Перуновой стрелы не напугал бы слепца сильнее. Его руки затряслись, а подбородок задергался, словно у припадочного:
– Кто? Кто… сказал?.. – через силу выдавил он. Я оцепенела. Так он лгал мне?! Все время лгал! Но зачем? К чему он забрал меня из Ладоги?! Для чего прикинулся слугой Сигурда?
Мысли прыгали в моей голове, вопросы жгли горло, но не требовали ответов. Гораздо важнее было другое – он предал меня! Предал, подобно Реконе и Реасу!
Что-то учуяв, старик отбросил посох и потянулся ко мне обеими руками, но было поздно. Я увернулась, бросилась в сторону и, не разбирая дороги, кинулась с холма, где под белым покрывалом дремало замерзшее озеро.
– Дара! Погоди! Послушай! Дара! – несся мне вслед дрожащий старческий голос, но я не верила ему. Он лгал, как лгал весь этот чужой и жестокий мир!
