Павел Корнев - Падший

Домашнее платье строгого покроя с закрытыми плечами и руками нисколько не походило на откровенный наряд экзотической танцовщицы, но ошибки быть не могло. Я помнил этот взгляд. И помнил его по выступлению в варьете…

…Я вывалился из черного хода варьете в прохладу летнего вечера и едва устоял на ногах. Сильно шатало, кружилась голова, но свежесть уличного воздуха прогнала тошноту и прочистила сознание. Звон в ушах стих, стали слышны раздраженные голоса.

«Щелк!» – разложился вынутый из кармана нож.

Но голоса не приближались, и стало ясно, что это не засада, что ждут не меня.

Благоразумие заставило спрятать складной нож; я сделал несколько глубоких вдохов и зашагал по переулку.

Вокзал. Мне надо было на вокзал.

Но голоса звучали все отчетливей, а когда я осторожно заглянул за угол, то увидел, что проход перегорожен конным экипажем. Развернуться и уехать ему не давали двое громил. Один из бугаев перехватил поводья и свободной рукой наставил на возницу наваху, другой пытался распахнуть запертую изнутри дверцу.

Спиной ко мне стоял коротышка; он возился с установленным на трехногом штативе фотографическим аппаратом.

«Какого черта тут происходит?» – хотел было во всеуслышание поинтересоваться я, но вместо этого молча шагнул вперед. Настроения разговаривать не было…

– Ваш лимонад, – улыбнулась Черная Лилия, переливая напиток из кувшина в высокий бокал.

Пользуясь случаем, я слегка приподнял простыню и кинул под нее быстрый взгляд. Вопреки шальному предположению, на мне все же оказались кальсоны, и это обстоятельство не столько разочаровало, сколько заставило недоуменно наморщить лоб.

Да что здесь происходит? Картинка никак не складывалась.

А танцовщица спокойно подошла к кровати и протянула бокал.

– Прошу…

Памятуя о событиях вчерашнего вечера, принимать напиток из рук незнакомки не следовало, но всякая попытка сглотнуть царапала горло наждаком, поэтому я плюнул на осторожность и выпростал из-под простыни левую, лишенную татуировок руку.

Лимонад оказался в меру сладкий, с легкой кислинкой. Я сразу почувствовал себя живым.

Черная Лилия без тени смущения уселась на кровать рядом и принялась с интересом разглядывать меня.

– Идеально! – выдохнул я, отрываясь от бокала.

Танцовщица рассмеялась.

– Вчера ты очень подробно рассказал, как его следует готовить, – сообщила она и многозначительно добавила: – Прежде чем лишиться сознания.

Я откинулся на подушку и отрешенно уставился в потолок.

– Наверное, что-то съел.

– Или выпил, – поправила меня Черная Лилия, поднялась с кровати и вернулась к столу. – Или покурил? О нет! Судя по твоим венам, вколол.

Мое вчерашнее состояние и в самом деле походило на наркотическое опьянение, а поскольку вены усеивали многочисленные точки старых уколов, любые попытки оправдаться прозвучали бы по меньшей мере жалко. И уж совершенно точно – неуместно.

– Еще лимонада? – предложила танцовщица.

– Не откажусь, – согласился я и прислушался к шороху под кроватью. – Скажи, удав…

– Нет! – рассмеялась Черная Лилия, протягивая бокал. – Не беспокойся. Я не держу его дома.

– Отлично, – усмехнулся я. – Не хотелось бы ощутить его удушающие объятия.

– Не удушающие, – поправила меня танцовщица. – Удавы не душат жертву, они обвивают ее, сдавливают и останавливают кровоток.

– Буду знать, – сказал я и откинулся на подушку. Слова об удушении вызвали некий подсознательный отклик, словно в памяти вдруг сложился очередной кусочек мозаики.

Вчера я кого-то душил. Это точно.

Бородатого швейцара? Нет, кого-то еще. Но кого?

Фотограф стоял ко мне спиной.

– Живее, черти! – выругался он. – За что я вам деньги плачу? Мне нужен снимок!

Я подступил к нему и зажал шею в сгибе локтя. Не знаю, почему, но захотелось поступить именно так.

– Тише! – шепнул я на ухо коротышке, заставляя его подняться на цыпочки, и повторил: – Тише, не дергайся.

Фотограф захрипел. Я слегка ослабил хватку, позволяя ему глотнуть воздуха, и свободной рукой зашарил по пиджаку. В нагрудном кармане наткнулся на замусоленную визитную карточку внештатного сотрудника местной газеты «Утренние новости» на имя Марека Фаре.

– Это ты? – поднес я ее к лицу фотографа.

– Да, – просипел газетчик. – Что вы делаете? Отпустите…

И тут меня заметил громила, который держал поводья.

– Эй, ты! – рыкнул он. – Проваливай!

– Отпусти, а то хуже будет! – потребовал фотограф, обеими руками цепляясь за мое предплечье.

Но я распознал бившийся в нем страх и вновь приподнял локоть, заставляя жертву встать на облезлые носки туфель. А когда второй бандит оставил в покое дверцу экипажа и угрожающе двинулся в мою сторону, предупредил газетчика:

– Марек, будь паинькой, попроси своих друзей пойти погулять.

– А то что? – просипел газетчик, сохраняя присутствие духа. – Тебе наваляют по первое число!

– Сначала сверну тебе шею.

– Чушь!

Но я уже ухватился за потаенный страх и принялся разматывать его, размеренно и без всякой спешки шепча на ухо фотографу:

– Марек, ты же знаешь, как выглядят задушенные! Сам не раз снимал их, так? Неприглядное зрелище, скажу тебе. Еще и обмочишься. Будешь лежать в вонючей луже, а полицейские пропустят какого-нибудь прощелыгу сделать снимок для криминальной хроники. Мертвый, обмочившийся перед смертью газетчик – зрелище прискорбное и душераздирающее. Но знаешь, что все будут говорить? Собаке – собачья смерть.

Мне почти не пришлось задействовать талант сиятельного, столь сильна оказалась фобия фотографа.

– Стой! – приказал он бандиту. – Стой, не подходи! – И обратился уже ко мне: – Не лезь в это дело! Я никому не причиню вреда! Просто сделаю один чертов снимок, и все!

– Чей снимок?

Марек замялся. Но мой талант сиятельного вскрыл его, будто консервный нож – жестяную банку.

– Чей снимок ты хочешь сделать? – повторил я, вновь приподнял локоть, и газетчик сломался.

– Черной Лилии! – сознался он и попытался оправдаться: – Люди должны знать жрицу Кали в лицо! Это важно!

– Серьезно?

– Дам тридцать франков, только уйди!

– Нет.

– И еще пятьдесят – завтра! Мне хорошо заплатят за снимок!

Я остался непреклонен.

– Скажи им, пусть проваливают!

На глаза фотографа от злости и разочарования навернулись слезы, но сопротивляться моей воле он уже не мог и хрипло выхаркнул:

– Уходите!

Громилы переглянулись.

– Деньги мы не вернем, – предупредил парень с навахой.