Птицы - Владимир Торин
– Как зовут вашего кавалера, мадам? – спросил распорядитель бала будто бы сломанным в трех местах голосом.
– Мистер Сонн, – подсказала Арабелла.
– Мистер Сонн, – озвучила банкирша.
Распорядитель пробежался взглядом по странице, перелистнул, нашел нужное имя.
– Мистер Сонн уже должен был прибыть. Ему выделена комната номер двадцать три на третьем этаже гостевого крыла.
– О, благодарю, любезный, – сменила гнев на милость банкирша. – Вы мне очень помогли.
Дети, мадам и мистер Риввин протиснулись обратно через толпу гостей и направились к лестнице. Ближайшая работала – ступени с легким шорохом и звоном поднимались.
Арабелла вся светилась. Вот она и получила долгожданную возможность прокатиться на механической лестнице. Правда, ее свечение потускнело спустя буквально пару футов.
– Я не думала, что они плетутся так медленно! – возмущенно сказала она.
– Ну, мы могли бы подняться быстрее, но это все же приличный дом, и бегать по лестницам здесь, видимо, не принято, – поддел подругу Финч.
Наконец, оказавшись на третьем этаже гостевого крыла, они обнаружили, что, как и в какой-нибудь гостинице, комнаты здесь были пронумерованы. Дверь комнаты № 23 с виду ничем не отличалась от остальных.
– Постучим? – шепотом спросила Арабелла.
Финч кивнул и постучал. За дверью раздался звук шагов. Кто-то был в комнате. Но открывать не спешил.
– Так, мне это надоело! – решительно сказала Арабелла. – Мистер Сонн, мы знаем, что вы там! Открывайте! Иначе мы расскажем Кларе Шпигельрабераух, где вы прячетесь!
Щелкнул замок, и дверь отворилась.
На пороге стоял человек в белом костюме, на голове его была белая треуголка с пышными длинными перьями, а лицо скрывала носатая маска – такая же, как те, что дети видели у не-птиц в вагончике на подземной станции. Мистер Сонн опирался на белоснежную трость.
Постоялец комнаты № 23 отошел в сторону, предлагая посетителям зайти.
– Я могу поинтересоваться, что здесь происходит? – спросила банкирша с улицы Мэпл. – Ведь очевидно, что это не ваш дядюшка.
– Не сейчас, – грубо прервал ее Финч и вошел в комнату. Арабелла шагнула за ним. Как и мистер Риввин. Мадам не оставалось ничего иного, как последовать их примеру.
– Мистер Сонн, – сказал Финч. – Мы пришли сюда предупредить вас.
– Хм, – усмехнулся человек в белом. – О чем же?
Финч будто узнал этот хриплый голос, но все никак не мог вспомнить, кому он принадлежит или где он мог его слышать.
– О мадам Кларе. Мы не хотим, чтобы она причинила вам вред. Мы хотим увести ее. Мы здесь, чтобы помочь вам.
– Помочь мне? – спросил мистер Сонн и развязал тесемки на затылке, удерживавшие маску. – Глупцы, это вам самим нужна помощь.
Мистер Сонн снял маску, и присутствующим предстало белое как мел лицо, невероятно сморщенное и злобное. Длинный нос свисал ниже подбородка. А еще у не-птицы был лишь один круглый черный глаз. На месте другого зияла впадина глазницы. Финч сразу же узнал его.
– Корвиус?! – в один голос пораженно воскликнули он и мистер Риввин…
Нити выбились из плетения. Они торчали кое-как и портили приятную глазу гладь полотна уродливым комком.
Такое случалось и раньше, но скрюченные старческие пальцы быстро все распутывали, поскольку их обладатель не мог выносить подобного беспорядка. Из-за таких вот комков он испытывал злость, нетерпение и потерю равновесия, как будто пол под ним кренился. И так пока все не оказывалось исправлено.
Но сейчас все было иначе – намного хуже. Комок нитей, словно отвратительная опухоль, рос в ключевом месте, там, где все должно было быть идеально, иначе…
Горан Корвиус жил в клубке. Буквально. Весь мир для него представал в виде полотна шерстяной нити: комнаты, улицы, город – все было связано, сплетено, словно вышло из-под спиц умелой вязальщицы.
Он слишком долго плел свои паутины, слишком долго был наедине с этой сложной вязью узоров и сетей. Его загрубелые пальцы десятилетиями в основном касались одних лишь нитей, и он чувствовал каждую жилку, каждую ворсинку. Кругом все было алым, как кровь из проколотого булавкой человеческого пальца. Красные нити сплетались в красные дни красных жизней сотен живых, а порой даже и мертвых. Мертвецов также приходилось учитывать. Если не-птицы или люди продолжают удерживать покойников в своей жизни, постоянно думают о них и основывают свои решения, полагаясь на то, что сказал бы или как отнесся бы к их действиям мертвец, то и Горан Корвиус просто не мог игнорировать влияние мертвецов.
На чердаке Одноглазого все также было сплетено из нитей: кровать и постель на ней, гардероб, стулья и стол, большое овальное зеркало.
Отдельное место занимали паутины пророчеств. Они походили на гобелены, растянутые на рамах. Каждая такая паутина в основном была двухцветной: алые нити обозначали не-птиц, белые – людей. Среди них тут и там проходили нити черные – это были ключевые для того или иного пророчества личности. Именно они, их действия или же бездействие приводили к нужному результату – тому результату, который напророчил Горан Корвиус по прозвищу Одноглазый.
Некоторые пророчества – он называл их Ежедневными – были не слишком важны для целей Горана, они служили для поддержания его влияния и репутации среди не-птиц. Доверие этих болванов было нужно для того, чтобы более тонко и точно управлять пророчествами Средней Руки, которые, в свою очередь, создавали условия и возможности осуществления пророчеств Невероятной Важности.
И сейчас Горан Корвиус как раз воплощал в жизнь одно из таких, важных пророчеств. Оно называлось «Пророчество о смерти Клары Шпигельрабераух» и в случае успеха должно было приблизить его к тому, о чем он мечтал много-много ночей.
За окном чердака бушевала буря, не-птицы отмечали Крайвенгроу, но Горана Корвиуса праздник не заботил. Его ждал собственный официальный выход, и для него требовалось хорошо выглядеть. Одноглазый стоял у сплетенного из красных нитей зеркала и разглядывал себя в нем. Любой другой ничего бы там не разобрал, ведь нитки не умеют отражать, но Горан видел все превосходно.
Гораций Горр справился великолепно. То, что он пошил, было не просто каким-то костюмом, но являлось отголоском прошлого – прекрасного, преисполненного славных дней и счастливых ночей прошлого, в которое невероятно хотелось вернуться.
Что ж, сейчас у Корвиуса наконец выдалась возможность вернуть это прошлое…
Даже по меркам не-птиц он прожил долгую жизнь, и жизнь эта в один момент изменилась – она сломалась и скомкалась по вине всего лишь одной ненавистной личности. Что ж, вскоре эта личность поплатится. Коппелиус Трогмортон по прозвищу Песочный Человек, который отнял у него глаз, лишил положения и унизил, постепенно потеряет все. Его нить отличалась от прочих. Как и другие не-птичьи нити, она была алой, но ее спиралью обвивала черная нить. Ничего, и она в какой-то момент оборвется – час этот уже совсем близок. Терпение Одноглазого вскоре должно было быть вознаграждено. Все планы стали срабатывать один за другим, и это немудрено – с такими-то исполнителями.
Птицелов проявил себя наилучшим образом. Он никогда не подводил: и на этот раз выступил с блеском. Его черная нить прошивала всю паутину – к ней сходились прочие черные нити.
Горан принялся завязывать новые узелки. Одна за другой черные нити не-птиц из семейства Трогмортона оканчивали свой путь на нити Птицелова. С отдельной любовью и трепетом Одноглазый завязал узел двойной черной нити, которая принадлежала самому Тристану, племянничку проклятого Песочного Человека. Все они в клетках. Все в трюме железной машины – этого штормового трамвая Птицелова. Тристан отдал ключи от восьмого этажа своим тюремщикам, и теперь восьмой этаж пуст.
План был сложен, состоял из множества ступеней. Эта дура Клара так и не поняла, в чем заключалось «Пророчество о пленении Гелленкопфом Каррана и Коллн». Она не задумывалась обо всех причинах, а зря. Иначе, возможно, догадалась бы, что это пророчество было сделано для того, чтобы, во-первых, разобщить их с Тристаном, во-вторых, посеять раздор на восьмом этаже, а в-третьих, избавить Тристана от его цепного пса Кэрри, пустить его на бессмысленную охоту и оставить без защиты всех прочих.
«Пророчество о пленении Гелленкопфом Каррана и Коллн» плавно переросло в «Пророчество об опустошении восьмого этажа». А уже оно напрямую вело к «Пророчеству о смерти Клары Шпигельрабераух».
Клара… глупая Клара… Она и подумать не могла, что попадется в ловушку. Еще бы, она ведь не верила пророчествам, не верила
