Пол Андерсон - Фантастическая сага

Эльфам неизменно сопутствовала удача. На севере, на юге, на западе и востоке, везде удавалось им сокрушить врага, причем их собственная рать не несла почти никаких потерь. И не только потому, что теперь у них были могучие союзники. Эльфийское войско регулярно снабжалось всем необходимым, а после того как королю эльфов удалось полностью очистить от врага свои центральные земли, с континента стали еженедельно прибывать мощные подкрепления. Эльфы легко отвоевывали назад свои твердыни, одну за другой. Тролли же, напротив, не получали более ни припасов, ни подкреплений: Мананнан установил полную морскую блокаду Британии. К концу осени иные из эльфийских воинов жаловались уже, что теперь трудно найти достойного противника для хорошей драки.

Скафлока это не радовало, потому что он знал причину создавшегося положения: обнаружив, что эльфийская рать начала по частям уничтожать его войска, Валгард стал со всевозможной поспешностью стягивать их к Эльфхолму. Позади оставлялись лишь небольшие отряды, которым, впрочем, удавалось задержать наступление эльфийского войска, давая возможность главным тролльим силам без помехи отступать к твердыне этой.

Хоть Скафлок не сомневался, что и объединенной тролльей рати не устоять перед натиском его войска, велика была вероятность того, что за победу в такой битве придется заплатить немалую цену.

Само по себе это его не печалило, но такое бестолковое решение задачи претило ему как знатоку военной науки. Поэтому он силился придумать какой-нибудь план, чтобы разбить троллей половчее. Однако собраться с мыслями ему было непросто, ведь они поминутно обращались к совсем не связанному с войной предмету.

Утихшая было в военное безвременье сердечная боль его возвращалась именно по мере приближения победы, для которой он так много сделал. Битвы сменились небольшими стычками, потом охотой на троллей-одиночек. Потом прекратилось и это. По многу дней подряд, а потом и по целым неделям не приходилось ему обнажать свой меч. Вот тогда-то и проснулась память. Он надеялся, что душевная рана его уже затянулась, а оказалось, что нет. Он и сам не знал, что терзает его сильнее, думы ли, что приходили, когда лежал он без сна дни напролет, или сны, которые снились ему, когда все же удавалось заснуть.

Так проходила для него, близясь уже к концу, осень. И вот однажды все переменилось. Однажды ночью в Денло Огнедрот (которого Скафлок держал в таком же неведении относительно своих сердечных дел, как всех прочих, позволяя им предполагать, что он то ли расстался со своею возлюбленной из смертных, наскучив ею, то ли отправил ее на время к людям), нарочно отыскал его в лагере и сказал:

— Может быть, тебе интересно будет узнать, что скача в сумерках мимо одной здешней усадьбы, я видел женщину, весьма похожую на Фриду дочь Орма. Она на сносях. И, видно, носит она не только ребенка под сердцем, но и скорбь в сердце тоже.

Вечером Скафлок в одиночку отправился в путь. Вороной его шел шагом, двигаясь вопреки своему обыкновению не быстрее, чем обычный конь, на каких ездят смертные. Под копытами его шуршала опавшая листва, немало влекомых прохладным ветром желтых листьев кружилось и в воздухе. Те же, что держались еще на ветвях, блистали таким великолепием золотистых тонов, как будто приглашали одинокого всадника сплести себе из них венок, который превзошел бы красой своей корону любого из властелинов девяти миров. Пока ехал Скафлок знакомым до боли лесом этим, на землю тихо спустились сумерки, а вместе с ними и легкий, прозрачный туман.

Скафлок держался в седле очень прямо, хоть и был немало отягощен шлемом, доспехами и огромным мечом. Ниспадавшие на плечи из-под шлема длинные светлые волосы его шевелил ветер. На суровом загорелом лице была написана решимость, и, глядя на него, никто не угадал бы, как мучительно скоро стучит скафлоково сердце, как шумит в ушах кровь, какая ужасная сухость у него во рту, как противно вспотели ладони.

Сумерки сменились наполненной шорохами темнотой. Переезжая через прозрачный студеный ручей, заметил наделенный тайным зрением всадник, что поток тот влечет к морю множество похожих на крошечные челны сухих листьев. Где-то ухнула сова, над головой поскрипывали на ветру ветви деревьев. Но внизу, возле земли, не было иных звуков, кроме мучительного стука скафлокова сердца.

Ах, Фрида, ужели ты и впрямь совсем уж близко?

Когда же добрался Скафлок до усадьбы Торкеля сына Эрленда, темный небосклон расцветился уже множеством звезд. Он прошептал надобное заклинание, и дворовые псы молча убрались прочь, а поступь ётунского коня стала совершенно беззвучной. Усадьба была погружена во тьму, лишь через щелку у порога передней двери пробивался красноватый отсвет разведенного в очаге огня.

Скафлок спешился. Ноги его не слушались, и для того, чтобы пройти несколько шагов, отделявших его теперь от двери, ему пришлось собрать всю свою волю. Дверь была заперта изнутри, и ему пришлось остановиться перед нею, чтобы вспомнить заклинание, позволяющее отложить засов.

Торкель был хозяин не из бедных, но отнюдь не ярл. Главный зал в его доме был невелик, и ночевали там разве что гости.

Фрида по своему обыкновению допоздна засиделась у очага. Дверь, ведущая во внутренние покои отворилась, и в зал вошел Аудун. Глаза его сверкали ярче даже, чем огонь в очаге.

— Я не мог уснуть, — проговорил он. — А все спят. И как им это только удается? В общем, я решил одеться и прийти сюда. Может, хоть сейчас нам с тобой удастся поговорить так, чтобы на нас не глазели.

Он уселся на скамью подле Фриды. В свете догорающего огня в очаге волосы ее сверкали красноватым блеском. Полагающегося замужним женщинам платка она по-прежнему не носила, но в последнее время стала заплетать косы.

— Я просто не могу поверить своему счастью, — сказал Аудун. — Со дня на день должен вернуться отец, и тогда мы поженимся.

Фрида улыбнулась. — Сначала мне надо родить и оправиться от родов. Правда, теперь час мой может наступить в любое время.

— А ты правда не таишь в сердце зла на меня и… на него? — медленно проговорила она, внезапно посерьезнев.

— Конечно, нет! Сколько раз тебе говорить. Твой ребенок будет для меня все равно как мой собственный.

Он обнял ее.

Засов сам собою отложился, дверь отворилась, и в зал ворвался студеный ночной ветер. Увидев выступившую из темноты высокую фигуру, Фрида, внезапно онемев, поднялась со скамьи и попятилась прочь. Наконец дорогу ей преградила стена.

— Фрида, — прохрипел Скафлок в тишине, нарушаемой лишь потрескиванием поленьев в очаге.

Фрида вдруг почувствовала, что задыхается, как будто грудь ей сдавило железным обручем. Сама не осознавая, что делает, она подняла руки, широко раскинув их в стороны, ладонями друг к другу.