Циклоп - Олди Генри Лайон
Страшнее смерти был — смех.
— …Раздери меня Бел!
Он сидел на камне у входа в пещеру. Сквозь «глазницу» сочился тусклый свет дня. Вульм бросил взгляд на место, где Хродгар заплетал бороду в косицы. Может, он попросту заснул, ожидая, пока северянин закончит свой ритуал? Ему все привиделось? Великана в пещере не оказалось. Последнее, что помнил Вульм: убийственная тяжесть — и тихий, издевательский смех. С крайней осторожностью он напряг и расслабил мышцы, вздохнул поглубже. Ничего не болит, кости целы… Чудо? Магия? А-а, какая разница! Жаль, конечно, что не удалось прихватить золотишка… Когда искатель сокровищ поднялся на ноги, торба звякнула, оттянув плечо.
Что такое?!
Золота было немного. Комок спутанных цепочек, горсть монет, три перстня с топазами, браслет… Вульм запустил в добычу пальцы. Все его существо жадно требовало убедиться, что золото — не колдовской мираж! И вновь ему почудился ехидный смешок, а топаз в перстне моргнул со значением.
Едва не рассыпав украшения, Вульм выбежал из пещеры.
День угасал. Ветер разметал тучи, очистив темнеющее небо, в котором уже загорелись внимательные глаза звезд. Белесый серп месяца повис над горами, как топор палача над головами осужденных. Дождь прекратился, и Вульм зашагал прочь, стремясь убраться подальше. В этих диких краях ночь таила множество опасностей. Не стоит добавлять к ним те исчадия, что во мраке выбираются из-под земли.
«Я жив и ухожу с добычей, — твердил он, стараясь не вспоминать, какие сокровища лежали за мраморной дверью. — А Хродгар… Что — Хродгар? Сам виноват: следовало быть осторожней!» Мысли о сгинувшем товарище не давали покоя. Впервые после чужой смерти Вульм чувствовал себя неуютно. Он злился; за каждым кустом ему мерещился подлец-голем, в каждом порыве ветра слышался драконий смех.
Вульм взбирался на гребень холма, когда слева послышался вкрадчивый шелест. Мгновеньем позже взгляд уловил движение. Угольно-черная лента текла меж камней, сливаясь с неровностями рельефа. Вульм рванул вверх по склону, но шелест не отставал. Уяснив, что спастись бегством не удастся, искатель сокровищ одним прыжком взлетел на замшелый валун, венчавший холм подобно шишаку шлема — и, выхватив из ножен меч, развернулся лицом к врагу.
Месяц, сгорая от любопытства, осветил каменистый склон. Облит небесным молоком, навстречу Вульму лился поток сегментов из жесткого хитина. По бокам с завораживающей ритмичностью двигались бесчисленные, глянцево-блестящие лапы с острыми когтями на концах. Голову чудовища венчали две пары кривых, сочащихся ядом жвал, по сравнению с которыми абордажные сабли пиратов были детскими игрушками. Шесть глаз, глубоко утопленных в хитиновую броню, неотрывно следили за добычей. Гигантская полипеда, реликт давно минувших эпох, имела не менее двадцати локтей в длину! Вульм вспомнил рассказ джамадийца, с которым случай свел сегентаррца в походе. Воину пустыни, если верить его словам, удалось справиться с гадиной при помощи ассегая — копья с широченным листовидным лезвием.
«Избегай жвал! — поучал джамадиец. — От яда нет спасения. Когти на лапах тоже ядовитые, но не так сильно. Проваляешься неделю в лихорадке — и, если Сет оглянется, выживешь. Когда она поднимется на дыбы — ныряй под жвалы и бей копьем в брюхо: там нет брони. Насадишь ее на вертел — и беги что есть ног. Издыхать эта мразь будет долго, но с копьем в брюхе она тебя не догонит.»
Совет джамадийца выглядел тонким издевательством — копья у Вульма не было.
Вдвоем с Хродгаром, а главное, с его секирой, они бы управились с тварью и без ассегая. Но Хродгар мертв, и душу его грызут демоны преисподней. Сейчас, на шаг от смерти, Вульм впервые пожалел, что не поспешил на помощь северянину. Словно подслушав его мысли, полипеда широко раскрыла жвалы, поднимая переднюю часть туловища для атаки — и в мозг Вульма ледяной волной ворвался знакомый смех. Тварь потешалась над ним!
Кровь ударила Вульму в голову.
— Мерзкое отродье! — бледнея от ярости, взревел он. — Я отправлю тебя в ад!
Увернувшись от клацнувших впустую жвал, он прыгнул вперед и всадил клинок меж белесых сегментов брюха. С рычанием повел меч наискосок, намереваясь вспороть полипеде брюхо и выпустить кишки. Из разреза в лицо брызнула смрадная жижа. Вульм жаждал одного: убить, убить проклятую тварь, осмелившуюся хохотать над ним! Черная ярость ослепила рассудок, и он слишком поздно понял свою ошибку. В бока впились острые когти лап. Вульм рванулся, с ужасом ощущая, как жгучий яд проникает в кровь, туманя сознание и сковывая движения… Нет, тварь держала крепко. Отчаянным усилием он выдернул меч из раны, взмахнул клинком, пытаясь отсечь лапы…
Над головой скрежетнули жвалы. Полипеда изогнулась — и впилась человеку в спину. Адская боль кипящим свинцом влилась в жилы. Крик застрял в горле.
Чернота. Изначальный мрак. Ничто.
Смерть.
В мертвенном свете месяца гигантская многоножка с шелестом кружила вокруг добычи. Человек был мертв: он скорчился, не выпустив из лап блестящее жало. Рана не беспокоила полипеду — она не чувствовала боли. Можно было приступать к трапезе. Но многоножка медлила, сама не зная, почему.
Короткий, неуловимый глазом бросок. Жвалы вырывают из добычи кусок мяса. И снова — завораживающее кружение. Второй бросок. Хорошее мясо. Вкусное.
Полипеда остановилась, нависла над мертвецом…
Труп шевельнулся. По изорванному телу прошла волна дрожи. Грудная клетка распахнулась, как пасть; из нее, отразив лучи месяца, высунулись жвалы. Полипеда отпрянула. Знай она страх, содрогнулась бы. А навстречу твари уже струился поток сегментов, наполнив ночь зловещим, скрежещущим шелестом. Миг, другой — и колоссальная многоножка, рядом с которой первая охотница казалась безобидной гусеницей, вознеслась над добычей.
Ее жвалы взламывали жесткий хитин, как хрупкую скорлупу яйца. Рвали податливую, склизкую плоть. Добыча еще дергалась, судорожно свивая тело в кольцо и вновь распрямляясь, а убийца жадно насыщалась. Не только голод двигал ей. Да, она хотела есть, но еще больше хотела убивать! Уничтожать, рвать в клочья похожее на нее существо. Что может быть слаще плоти врага?
Что такое — «враг»? Тварь не знала.
Почему? Тварь не помнила.
Она все делала правильно.
Что такое — правильно?
— …Мы купим весь мир! Цари станут лизать нам пятки!
Великан радовался, как ребенок, осыпая себя дождем из золотых монет. Вульм знал, что сейчас произойдет. «Стой! — хотел крикнуть он. — Замри!» Язык присох к гортани. С трудом ему удалось издать слабый хрип, но Хродгар не услышал. Северянин сделал шаг. Плита ушла из-под его ног.
Застыв, Вульм смотрел, как великан цепляется за край колодца.
— На помощь!
Вульм напряг все мышцы, пытаясь сдвинуться с места — до темноты в глазах, до режущей боли в суставах.
— Да что же ты?!
Чудовищным усилием Хродгар сумел приподнять себя на пядь — и, не удержавшись, полетел в пропасть. Эхо вопля металось по пещере, превращаясь в смех. Звоном живого золота он пересыпался из уха в ухо, давил неподъемным грузом, погребая под собой…
Вульм закричал — и проснулся.
Он лежал на склоне холма.
Пальцы закостенели на рукояти меча. Тело продрогло от ночной сырости. Руки и ноги одеревенели. Но, главное, Вульм был жив. Как такое возможно, если тебя сожрала гигантская полипеда?! В следующий миг он вспомнил все. Встающую из его тела многоножку-исполина — втрое больше случайной убийцы. Хруст проламываемого хитина. Пиршество, вкус плоти… Вульм содрогнулся от омерзения. Он помнил себя-чудовище!
Рядом валялась торба. Из нее выпал перстень с моргающим топазом.
С трудом поднявшись на ноги, Вульм оглядел остатки вчерашнего пиршества. Его вывернуло наизнанку. Шатаясь, как пьяный, он побрел в сторону пограничной деревни. Сейчас Вульм не слышал проклятого смеха — и радовался этому, как еще не радовался ничему в своей жизни.
