Алан Фостер - Флинкс на распутье
— Понятия не имею, о чем ты.
— Ладно, рискну. — Флинкс поднес чашу к губам, но опять заколебался. — И сколько я должен выпить?
— Половину. Это совсем немного.
Это и в самом деле оказалось немного. Выпив свою долю, Флинкс вернул чашу Тил, вытирая губы тыльной стороной ладони. Она пила медленно, словно отправляя какой-то ритуал.
Он не почувствовал никаких перемен. Ну да, несколько глотков смеси сока, воды и толченых ягод не могут серьезно повлиять на самочувствие. Другое дело, если бы он выпил пару литров спиртного.
Она похлопала по ветви:
— Сюда, Флинкс. Ляг рядом со мной.
Он подчинился, искоса поглядывая на детей. Ощущение твердого дерева было приятным. Над головой уходила ввысь сверкающая зелень джунглей, а еще выше парил прозрачный небесный свод.
Это самый необычный мир из всех, где я побывал, решил Флинкс. Он не из тех, с которыми можно просто познакомиться и забыть. Веки наливались тяжестью; он не стал сопротивляться и опустил их. Перед его внутренним взором вспыхнула живая радуга.
Снотворное, подумал он. Ничего более. А может, на здешних людей оно действует по-другому. Если это так, то Тил будет разочарована. Полдневная сиеста — то, что надо, решил Флинкс.
Он почувствовал, как рука Тил нежно сжала его ладонь. Такая степень физического контакта помогла ему расслабиться еще больше.
Ванна, вот на что это похоже, подумал Флинкс. Он плавал в ванне с теплым молоком, абсолютно все мышцы тела были размягчены. Желто-зеленое тепло поглотило его целиком, пропитало все его существо, а заодно и Тил, и ветвь, на которой они лежали, и гигантское дерево, чья крона осеняла их.
Миллионы, миллиарды обитателей зеленого царства величественной вереницей шествовали вокруг, протягивая свои ветки, чтобы приласкать его; некоторые прикосновения вызывали щекотку, другие успокаивали, третьи исцеляли раны, о существовании которых он даже не догадывался.
Каким образом получается, задумался он, лежа в своей ванне, что комли огромных деревьев не поддаются гниению? Должно быть, из земной поверхности все время вымываются соли. На какой глубине находится так называемый Нижний Ад? Несколько метров, десятки, сотни? Если верно последнее, то что за колоссальные черви ползают там, превращая верхний слой земли в невероятно плодородную почву? Он почти воочию видел их — слепых, бледных, величиной с кита; видел, как они торят себе путь вокруг корней, шириной не уступающих космическому кораблю.
Он видел Дом-дерево с его растениями-симбионтами, которые претерпевали метаморфозы, чтобы адаптироваться к присутствию людей. Людей он тоже видел, живущих своей жизнью, любящих друг друга и — наверно, это было важнее всего — ухитряющихся выживать там, где, по замыслу природы, человеку не было места.
Тил лежала рядом, в той же ванне. Дети были поблизости, настороженные, внимательные, понимающие… но понимающие не все. Они были еще слишком малы. Чуть дальше, смутно чувствовал Флинкс, бесцельно бродили фуркоты, заботливые и при этом независимые.
И было что-то еще.
Всепроникающий океан жизни затопил Флинкса; тому казалось, будто он снова стал младенцем, безмятежно приникшим к материнской груди. Это было замечательное чувство — потому что Флинксу ни разу в жизни не удалось вспомнить свою мать.
Здесь материнство воплощалось по-другому: бескрайний, покрывший всю планету лес дарил жизнь всем, кто в нем обитал, будь то царственные деревья-гиганты или крошечные жучки, ползающие по веткам. Фуркоты тоже были детьми этого леса; фуркоты были загадкой — по крайней мере, в сравнении с людьми.
Предки Тил изменили себя, чтобы приспособиться к лесу. Те, кто не сумел сделать этого, кто оказался негибок, умерли.
Резкая боль заставила Флинкса вздрогнуть во сне. Боль эта была не физической природы, но пронзила его сверху донизу. Не головная боль, нет. Это было прикосновение тьмы, похожее на то, которое он испытал не так давно, осколок огромного аморфного зла, существующего за пределами восприятия любого человеческого существа.
Любого, кроме него, Флинкса. Хотя, если уж на то пошло, он не был человеком в полной мере. Еще до своего рождения он подвергся безжалостной переделке, смысла и назначения которой до сих пор не знал.
Как и прежде, зло пугало его — и пугало вездесущую зеленую мать, баюкающую его на своих руках. Как ни трудно было это себе представить, существовал шанс одолеть зло, подчинить его, обойти. Эта мысль искрой надежды вспыхнула в сознании, но растаяла, прежде чем он смог ухватить ее. Мысль схоронилась в укромном уголке памяти, но на этот раз не оказалась потерянной навсегда.
Я сам — эта искра, внезапно осознал Флинкс. Только я могу сразиться с непостижимым, необъятным злом. Не в одиночку, но с помощью неких могущественных защитников. С помощью треугольника великих сил.
Одна из вершин этого треугольника мгновенно вспыхнула в сознании, напугав его, потому что он уже почти позабыл о ней. Кранг — уникальная машина, наследие древней цивилизации, канувшей в глубины веков и космического пространства. Машина до сих пор исправна, Кранг дремлет на далекой планете в ожидании своего часа. Флинксу было известно о существовании этой машины, а ей — о нем; однажды он, не отдавая себе в том отчета, прибег к ее помощи, чтобы спасти друзей. Он знал, что Кранг спокойно ждет его и помнит о нем.
Второй вершиной треугольника было здешнее зеленое море, страстно желающее помочь, но не осознающее границ и возможностей своего могущества. Ему, анархическому по сути своей, требовалось воздействие извне, чтобы сосредоточить энергию и пустить ее по нужному руслу. Флинкс сознавал, что пока не является источником этого внешнего воздействия, но мог бы им стать.
И, наконец, третья вершина треугольника — разум, существование которого Флинкс чувствовал, но не мог охватить сознанием. Высокоразвитый, безмерно разросшийся, этот разум даже не подозревал о важности своей роли в триаде.
Чтобы добиться успеха — или хотя бы в надежде на это — требовалось соединить все три элемента. Триада представляла собой самое могущественное оружие, какое только можно представить. Как только все ее части гармонично сольются в единое целое, ей будет недоставать одного важнейшего компонента.
Конечно, ученые (имея самые лучшие намерения, они пошли по неверному пути), которые изменили гены Флинкса, когда он еще находился в утробе матери, ничего подобного не имели в виду. И тем не менее, таков был результат.
«Я — спусковой крючок!» — с пронзительной ясностью вдруг осознал он. И еще подумалось: какая уникальная судьба! Рано или поздно он столкнется со злом, которое не постичь простым человеческим разумом; и все же это зло можно одолеть.
