Пол Андерсон - Фантастическая сага

Сойдя с холма, она почувствовала, что на душе у нее стало легче. Лицо ее раскраснелось от студеного ветра, волосы сверкали в лучах яркого солнца медью и бронзой, серые глаза были ясны. И когда повстречала она по пути домой Аудуна сына Торкеля, на лице ее играла улыбка.

Хотя Аудун был примерно ее возраста, на вид он был совершенно взрослый уже парень, высокий и широкоплечий. Он и в хозяйстве отлично со всем управлялся, и имел все задатки к тому, чтобы стать незаурядным воином. Завидя Фриду, он по обыкновению своему зарделся как маков цвет, застенчиво улыбнулся (красна девица, да и только!) и побежал ей навстречу, так что кудрявые белокурые волосы его вились по ветру.

— Я… искал тебя, Фрида, — проговорил он.

— Зачем? Осе что ли, нужно помочь по хозяйству?

— Нет, не совсем. То есть, совсем нет. Просто… я хотел поговорить с тобой.

Он пошел рядом с нею, потупив глаза, и лишь изредка украдкой взглядывал ей в лицо.

— Что ты собираешься делать дальше? — выпалил он вдруг.

При этих его словах чувство умиротворения вдруг покинуло Фриду. Она взглянула в небо, потом окинула взором раскинувшиеся вокруг поля. Моря с того места не было видно, но погода была ветреная, и издали доносился его неумолчный шум.

— Не знаю, — проговорила она. — Особого выбора у меня нет.

— Нет, есть! — воскликнул Аудун. Но больше он не сумел выговорить ни слова, хоть и ругательски ругал себя за это в душе.

Зима отступала уже, теснимая веселой воительницей весной. Фрида по-прежнему жила в доме Торкеля. К тому, что она ждет внебрачного ребенка, все отнеслись спокойно: чтобы не забеременеть после всего, что случилось, надо было страдать бесплодием. От обычных в ее положении утренних приступов тошноты она почти не страдала, то ли благодаря отменному здоровью, то ли от того, что общение с эльфами не прошло для нее даром. Поэтому она могла помногу помогать приютившей ее семье по хозяйству, а когда работы не было, то совершала долгие прогулки, когда повезет, одна, а когда не повезет, то с неотвязным Аудуном.

Оса рада была обрести в ее лице помощницу и наперсницу: дочерей у доброй женщины этой не было, а работниц не хватало (торкелево хозяйство было много беднее ормова). Однако во время их с Фридой «разговоров» говорить почти все время приходилось самой Осе: Фрида лишь вежливо отвечала на ее вопросы (когда, занятая своими мыслями, умудрялась их услышать).

Поначалу жизнь в торкелевом доме была для нее одной сплошной мукой, не столько из-за потери родных и сознания совершенного ею смертного греха (это она, готовясь к радостям материнства, еще смогла бы перенести), сколько из-за разлуки со Скафлоком.

С тех пор как оставила она его тем морозным зимним утром, стоящего со страдальчески искаженным лицом подле пепелища ормовой усадьбы, не было от него ни единой весточки. Из земель, захваченных смертельными врагами его, собирался он отправиться в еще более страшный край, и наградой в том походе ему должен был стать лишь колдовской клинок, сулящий неминуемую смерть своему владельцу. Где-то он сегодня? Жив ли еще или лежит где-нибудь мертвый, а глаза его, которые смотрели на нее, Фриду, с такой нежностью, давно выклевали вороны? А может быть, он теперь сам спешит в объятия смерти, как прежде спешил в ее, Фриды, объятия? Или позабыл он уже то, что больно было помнить, и, отринув все, что было в нем человеческого, нашел себе утешение в холодных ласках Лиа? Нет, этого не может быть. До конца дней своих останется он верен своей любви.

Но жив ли он еще? Как он сейчас? Не грозит ли ему опасность?

Иногда она видела его во сне, всякий раз живым. Он нежно обнимал ее, и сердца их бились в унисон. Он шептал ей что-то на ухо, смеялся, говорил висы о любви, потом начинал ласкать. Фрида просыпалась в темноте на одиноком своем ложе, где воздух был вечно спертый из-за задернутых занавесок кровати.

Она сильно переменилась. После великолепия эльфийского двора и безумных, но таких счастливых дней, когда сражались они со Скафлоком с троллями, жизнь людей казалась ей скучной, даже жалкой. Торкель принял крещение лишь затем, чтобы иметь возможность вести дела с англами, и священника она видела редко. Однако, сознавая, что грешит в сердце своем, этому она была только рада. Мрачна казалась ей церковь в сравнении с лесами, холмами и певучим морем. Бога она любила по-прежнему, ведь земля — Его творение, тогда как церковь построена людьми. Однако теперь она не могла заставить себя часто призывать его.

Иногда же, не удержавшись, выскальзывала она ночью из дома и, взяв коня, скакала на север. Поскольку по-прежнему наделена она была тайным зрением, случалось видеть ей во время поездок этих кое-кого из Дивного народа: бегущего со всех ног прочь от нее крошечного карлика, сову, никогда не бывшую вылупившимся из яйца птенцом, идущий вдоль побережья черный корабль. Но те, кого она решалась окликнуть, проворно скрывались от нее, и ей так и не удалось узнать, как идет война.

И все же она находила отраду в кратких посещениях этого странного, сумеречного мира, мира Скафлока, мира, который когда-то ненадолго стал ее собственным.

Она стремилась отвлекать себя от тягостных мыслей работой, и молодое, крепкое тело ее расцветало. Прошли недели, потом месяцы, и она ощутила в себе то же самое движение, что побуждает птичьи стаи возвращаться весной в родные места, а деревья выпускать почки, похожие на сжатые кулачки младенцев.

Увидев свое отражение в заводи, она поняла, что из девчонки превратилась в женщину: формы ее округлились, грудь налилась, ток крови стал ровнее и спокойней. Она становилась матерью.

Вот если бы Скафлок мог увидеть ее сейчас!

— Нет, этого никак нельзя допустить. Но я все равно так люблю его, так люблю!

В дождевых потоках и шуме весенних гроз зиме пришел конец. На лугах и на ветвях деревьев показалась первая зелень. С юга прилетели птицы. Однажды Фрида увидела, как обескураженно кружат над отцовыми землями аисты, которые много лет гнездились на крыше ормовой усадьбы. Из глаз ее потекли слезы, тихие, как дождь в конце весны. В груди ее была страшная пустота.

Но это чувство вскоре прошло, изгнанное предвкушением радости. Не того сумасшедшего, буйного счастья, какое знавала Фрида в прежние дни, но покойной, умиротворенной радости. Она скоро станет матерью. И в сыне ее (или дочке, неважно) возродятся погибшие надежды.

Она стояла в сумерках под цветущей яблоней, и при каждом легком дуновении ветра на плечи ей падали, кружась в воздухе, бело-розовые лепестки. Зима прошла. Весна же была наполнена Скафлоком. Он был повсюду: в облаках, в тенях, в рассветах и закатах, в плывущей по небосклону луне. В шуме ветра слышался его голос, а в рокоте моря его смех. Потом будут, конечно, еще зимы, их ведь нельзя изгнать из ежегодной круговерти жизни природы. Но под сердцем она, Фрида, носит лето. И потому лету суждено возрождаться вновь и вновь.