Лик Победы - Вера Викторовна Камша
Катарина рванула цепочку на шее, ее лицо было белее платья.
– О да, – хмыкнул Манрик, – самое время падать в обморок. Впрочем, обыску это не помешает, напротив…
Дальше Луиза ничего не поняла, не успела понять. Между Катариной и Манриком возникла Айрис Окделл. Раздался громкий шлепок, голова маршала странно дернулась, а юная герцогиня прошипела: «Навозник!»
– Вы за это поплатитесь!
Из носа Леонарда хлынула кровь – Айрис Окделл была не киской, а лошадью и била не лапкой, а копытом. Хотя из носа могло и само потечь. От полнокровия.
– Ничтожество! – Айрис не собиралась отступать. – Трус! Мерзкий трус! Твое место на виселице!
– На виселице место изменников, – Манрик отчаянно шмыгал носом, пытаясь унять кровь, – в частности Окделлов.
– Тварь навозная! – орала Айри. – Я все расскажу Монсеньору! Слышишь, все… Жаба! Он тебя раздавит, как крысу.
– Герцог Алва не защищает изменников, – новоиспеченный маршал уже справился с собой и теперь зажимал лицо платком, – и изменниц. Даже если они распускают слухи о близости с маршалом.
– Это не слухи! – вскинулась Айрис. – Герцог Алва – мой жених, и он узнает все!
– Герцогиня Окделл, – Катарина лишь слегка повысила голос, но Айри вздрогнула и захлопала глазами, словно ей за корсаж бросили кусок льда. – Благодарю вас, но я пока еще королева Талига. И я не позволю дотрагиваться до себя забывшим свое место выскочкам! Вы хотели прочесть, что я писала этой ночью? Извольте!
Катарина придвинула к себе Книгу Ожидания, подняла обеими руками и тряхнула. Выпало несколько листков, три упали на стол, один, кружась, опустился на пол рядом с юбкой ее величества.
– Читайте, хотя не думаю, что вы и ваш почтенный батюшка разбираетесь в правилах стихосложения. Это не счета за мыло и не долговые расписки!
Луиза Арамона повидала в своей жизни множество счетов и расписок, но формулу великого Веннена – два раза по четыре строчки и два раза по три – она тоже знала. Катарина Ариго ночами писала сонеты, а Манрик в очередной раз остался с носом. Разбитым. И он отнюдь не производил впечатление человека, склонного прощать. Выходцев останавливают старыми заклятиями и четырьмя свечами, а вот долго ли удастся заклинать Манриков именем Ворона, тем паче тот о своей якобы помолвке ни сном ни духом?
2
Клемент сидел на сумке и чистил усы. Всем своим видом его крысейшество показывал, что готов немедленно пуститься в путь. В Сакаци крыс процветал, так стоит ли брать приятеля с собой? Насчет собственной участи Робер не загадывал, но Клемент имел все права на счастливую и долгую жизнь, хотя крысы, кажется, живут года три, не больше. Если так, его крысейшество, по сути, старше своего хозяина лет на двадцать. Клемент, почувствовав взгляд, загадочно дернул хвостом, чихнул и посеменил к Роберу. Будущий герцог и Повелитель позволил крысу вскарабкаться по спине на плечи. Будь что будет, а приятель отправится в Талиг. Он везучий, ему ни кошки, ни войны нипочем!
Крысиная шерстка привычно щекотала щеку. В галерее Эпинэ прорва Повелителей Молний – кто с мечом наголо, кто с соколом на плече, и ни одного с крысой. Они с Клементом будут первыми и последними, хотя вряд ли им случится позировать. Робер решительно сунул пискнувшего дружка в сумку. Пора, но как же не хочется!
Странные все же твари люди. Зверю хорошо, когда он здоров, силен, сыт и свободен, человеку этого мало. Он сам на себя охотится и сам себя ест. Кто заставил деда, отца, братьев сражаться за, в общем-то, паршивое дело? Кто вынуждает Робера хранить верность фантому, тому, чего нет и, наверное, никогда не было? Стать герцогом Эпинэ можно и в Алате, охотиться, пить, есть, жениться наконец. Разумный человек так бы и поступил, а он мечется по Сакаци, как барс по клетке. Что же ты, мой дорогой, когда дверцу открыли, пятишься? Ехать так ехать! Иноходец перекинул через плечо сумку с крысом, одернул куртку и подхватил плащ.
Матильда позаботится о Мэллит, сюзерен – о Дике, и вообще, если решил, делай и не оглядывайся. Вино выпито, последние слова сказаны, а прошлое цепляется за ноги, как колючий степной вьюн. Закатные твари, хватит себя жалеть!
Почти Повелитель Молний почти выбежал из своих покоев, промчался полутемными коридорами в противоположную от комнатки Мэллит сторону и спустился во двор. Под ногами темнели заботливо политые камни, пахло еловым дымком и жареным мясом – на поварне вовсю готовились к празднику, но во дворе о предстоящем веселье напоминали только огромные кучи хвороста и ждущие своего часа винные бочки. Кто-то мелкий и хитрый, затаившийся в уголке души, зашептал, что один день ничего не изменит и вообще напоследок можно повеселиться. Можно, конечно. Можно вообще не уезжать… Робер ускорил шаг, стараясь не глядеть по сторонам. Он решил, и он не повернет. До разговора с Мэллит еще была возможность отступить, теперь такой возможности нет. Если он останется, гоганни решит, что Первородный солгал. Если он задержится, он столкнется с сюзереном. Нет, нельзя ему оставаться…
На конюшне пили, и это было хорошо, потому что пьяного ничем не удивишь. Ну приспичило гици на ночь глядя куда-то ехать, его дело. Сам взялся седлать коня? И вовсе хорошо!
Старый Калман, нос которого был еще ярче, чем обычно, отворил двери и заговорщицки подмигнул:
– Золотая Ночка, гици. Не мешает погреться.
– Золотая? – переспросил Робер и понял, какую чушь сморозил.
– Она, родимая, – брови Янчи взмыли вверх. – Переждали бы, мало ли…
– Ничего со мной не будет.
– Ну, дело хозяйское, – пожал плечами конюх, спихивая со стола живо заинтересовавшегося чужим ужином кота. – Может, и пронесет. Только с коня не сходите. Да не оглядывайтесь, хоть бы мамка родная вас кликала.
– Не буду.
Некому его кликать. Мать далеко, сюзерен тоже, Матильда будет скакать между кострами, Мэллит он не нужен, а его крысейшество и так с ним.
– Гици!
– Вица?! Сдурела! – Калман оторопело уставился на заплаканную девушку, та в ответ только носом шмыгнула.
– Гици, возьми меня с собой.
Вица была одета для дороги, но кое-как. Косы с яркими лентами, кожушок расстегнут, под ним праздничная вышитая кофта и монисто из образков и эспер. Ясно, наряжалась к празднику, но что-то случилось. Схватила одежку и галопом на конюшню.
– Вовсе стыд потеряла, – наставительно произнес конюх. – Вот отцу расскажу…
– Я убью его! – выпалила Вица. – И Марицу убью! Вот сгореть мне, убью…
– Ну и дура, – добродушно хмыкнул Калманов собутыльник, – нашла за кем бегать. За Балажем Надем! У него на каждой опушке по подружке, а в каждой корчме – по вдове. Шла бы умылась, праздник,
