Когда не горят костры - Джезебел Морган
С трудом сглотнув, ведьма подняла пистолет. Непривычная рука дрожала, прицелиться не получалось. В голове стучалась только одна мысль: что я не так сказала, не так сделала?
Ася затихла, во все глаза глядя на свою ненависть. Она побелела, пальцы вцепились в истерзанную футболку.
– Это я… – всхлипнула девочка, – это потому что я плохая.
Зверь шёл к ней, и от его пасти всё сильнее и сильнее пахло кровью и требухой, как от растерзанного мальчишки. Ведьму снова замутило.
– Смирись с ним, – прошептала она, не сводя с лобастой башки прицела, – смирись с ним, это твоя ненависть, твои чувства. Просто прими их. Тверди, сколько угодно, что ты плохая, но поверь, что быть хорошей – ты не обязана.
Волк прыгнул.
Выстрел, второй, от отдачи болят пальцы, а пули только выбили фонтанчики земли, раскидали листья.
Ведьма успела увидеть, что промазала, что пули даже не коснулись зверя, всего на секунду не успев за ним.
Пронзительный детский визг хлестнул по ушам, и, даже не успев обернуться, она поняла – вот, теперь точно опоздала.
Ненависть разрывала девочку, драла её на лоскуты, трепала, как куклу. Всю силу, всю боль, которой Ася питала её, вскармливала день за днём, ненависть обращала против своей хозяйки, возвращала сторицей, не жалея.
Ведь каждый час, каждый миг, когда девочка ненавидела других – она ненавидела себя.
Ненавидела отчима – и ненавидела себя за страх и слабость перед ним.
Ненавидела Андрюшу – и ненавидела себя за зависть.
И теперь вкусила своей же ненависти сполна.
Какая разница, какого волка ты кормишь, если ты кормишь его собой.
Ведьма зажмурилась. Не осталось магии, чтоб направить и подсказать. Не осталось никого, на кого можно было бы переложить страшное решение. Тяжело обрести волю после того, как смирился с ролью щепки в горном потоке.
Хотелось заткнуть уши и уйти.
Девочка кричала, как она кричала, но даже сквозь её вопли ведьма различала хриплое дыхание зверя и влажный звук разрываемой плоти.
Ведьма выдохнула, обернулась, заставив себя взглянуть на Асю. Сжала зубы, прицелилась. На сомнения времени больше не оставалось.
Зверь почуял что-то, оторвался от развороченного нутра Аси, оскалился.
Прыгнул.
Она не промазала. В этот раз она не промазала.
Зверь обрушился на неё – тьмой, смрадом, жаром. От эха чужих чувств пережало горло, а в глаза словно раскалённого песка бросили. Ведьма стояла, пошатываясь, рука с пистолетом безвольной плетью повисла вдоль тела, словно оружие гирей тянуло её вниз. Она хотела отвернуться и уйти, но не могла перестать смотреть на Асю.
На то, что всего несколько минут назад было Асей, живой измученной девочкой Асей.
Всё ещё было – до выстрела.
* * *К утру Старший впал в забытьё, и тащить его стало совершенно невозможно. Младший остановился, сел на землю, переводя дыхание. Рация на поясе трещала, не переставая, теперь остальные егеря искали ещё и ведьму, не иначе как сдуру сунувшуюся в лес и сгинувшую без следа. Он, конечно, и на этот приказ плюнул – всё, наохотились, теперь бы напарника вытащить.
Старший дышал ровно. Повязка, хоть и кривая, остановила кровотечение, можно было не спешить.
Младший привалился спиной к сосне, прищурившись, следил, как медленно светлеет небо, как тени и кошмары уползают и прячутся до следующей ночи.
Он видел ведьму – час или два назад, когда вместо голосов рация выплёвывала только сухой треск. Видел, как она шла сквозь лес, словно сквозь марево, и глаза у неё выцвели до такой степени, что сначала ему показалось – их и вовсе нет. Она тоже их заметила. Кивнула, как старым друзьям.
– Охота закончилась, – не то она прошептала, не то Младшему почудилось, и затем она растворилась среди деревьев, а метров через сто он наткнулся на задранную волком Асю.
Вот только погибла она от выстрела в голову.
Ведьма нашла её первой.
Передачи по рации стали совсем уж непрерывными. Похоже, тело девочки наконец обнаружили. Много же времени им на это понадобилось! А вот чтоб разобраться, кто на самом деле девчонку убил, потребуется гораздо меньше.
Когда деловитые разговоры сменились руганью, Младший выключил рацию и снова начал насвистывать под нос глупую детскую песенку.
Соседи
За завтраком я обронила как бы невзначай:
– У нас снова сменился сосед, вы заметили?
Матушка невозмутимо поднесла ко рту крошечную кофейную чашечку из тончайшего фарфора.
– Надеюсь, этот будет воспитан лучше предшественников.
Я пожала плечами, нарезая тост на крошечные кусочки. До черноты сгоревший хлеб противно скрипел под ножом.
– Сомневаюсь. Когда я вышла полюбоваться утренним туманом, он прошёл мимо нашего дома, не поздоровавшись. Даже не обернулся, когда я сама поприветствовала его!
Отец отложил газету и внимательно посмотрел на меня. Но прежде чем он успел высказаться о моём воспитании, его отвлекли близнецы.
– А мы пригласим его? Пригласим же? Новый сосед – это так мило!
Братец и сестрица, не утратившие ещё своего детского очарования, мигом растопили недовольство отца. Под их требовательными взглядами он тут же смягчился и улыбнулся почти по-человечески.
– Конечно, пригласим.
– Но вряд ли он придёт, – поджала губы матушка.
Я с трудом проглотила кусок тоста, во рту горчило от горелого хлеба, и я поспешила этой горечью поделиться:
– Я видела и семью соседа. Должна признать, у него очаровательная молодая жена и кроха-сын, сущий ангел. Почти ваш ровесник.
В глазах близнецов зажглись болотные огоньки.
– Мы хотим играть с ним! Мы хотим дружить с ним! Пусть он придёт к нам!
Мать устало закатила глаза, тихонько звякнула кофейная чашечка о блюдце. Отец поспешил отгородиться от малышей газетой. Я же довольно улыбнулась. Теперь детки не успокоятся, пока не заманят соседского ребёнка в гости.
Несколько дней дома было тихо, даже завтраки выходили безупречны: на идеально поджаренном тосте таял кусочек золотистого масла, а в хрустальной розетнице блестел янтарный абрикосовый джем. Близнецы вели себя безукоризненно, даже непослушные пепельные локоны не выбивались из гладких аккуратных причёсок. Если б случайный гость смог нас увидеть, он бы только умилился образцовому семейному счастью.
Тёплый свет заливал комнаты, и доски не скрипели под ногами, словно дом вернулся к годам своей молодости. Уверена, снаружи особняк увивают сочные зелёные лозы винограда, а перед верандой цветут розы. Интересно, если я когда-нибудь расскажу близнецам об огромных хищных цветах, распустятся ли они у подъездной дорожки?
Своего детки добились на удивление быстро. Я даже пожалела, что не с кем было поспорить, сколько дней у них уйдёт на то, чтоб заманить соседского ребёнка в наш двор. Впрочем, я всё равно бы проиграла – уже на третий вечер малыш ковылял на своих толстеньких ножках среди наших роз.
Я думала, брат и сестра провозятся не меньше недели. Похоже, близнецы становятся гораздо, гораздо сильнее. Оставалось только ждать да приглядываться к соседям, когда они спохватятся, что их ненаглядное дитятко где-то бродит в одиночестве.
Но дитятко оказалось не настолько ненаглядным, как я надеялась. Малыш приходил каждое утро, и близнецы с радостным визгом бегали за ним среди кустов роз, играя то ли в прятки, то ли в салки. По вечерам ребёнок бежал домой ещё до того, как солнце касалось горизонта. Никогда он не пропускал времени, никогда его не искали. Я даже начала подозревать, что мы не одни здесь не то, чем кажемся.
Под конец эта идиллия мне надоела. Шанс, который я увидела, едва в соседний дом заехали соседи, стремительно ускользал из рук, как хвост верёвочного змея. Пришлось ловить в пыльных коридорах дома братца за шиворот, так, чтоб матушка не увидела и не помешала.
– Почему бы вам не пригласить вашего нового друга в дом? Например, на обед? – ласково проворковала я.
Братец, успевший недовольно оскалиться, тут же надул губки, пряча рыбьи зубы за очаровательной личиной обиженного ангела.
– Он не хо-о-очет!
А близнецы, пока держат личину, не заставляют, ясно. Придется брать дело в свои руки.
Я нежно погладила братца по сереньким гладко зачёсанным волосам и пообещала:
– Если захочешь, душа моя, ваш новый друг будет играть с вами в доме столько, сколько пожелаете!
Если б брат меня поблагодарил, я знала б, что просить в плату за помощь. Но он только улыбнулся ровненькими детскими зубками и убежал. Что ж, осталось только как-то отвлечь родителей, чтоб не помешали.
Любовь отца к ужасным близнецам была настолько сильна и слепа, что я ничему не удивлялась. Но матушка, женщина умная, своенравная и желчная, она-то почему во всём потакала кошмарным детям? Неужели её устраивала наша жизнь в четырёх
