Майкл Суэнвик - Танцы с медведями

— Мы тут процветаем, и это только моя заслуга. Я взял город и сотворил из него Кремль, — провозгласил Гулагский, а Довесок заметил, как Аркадий закатил глаза. — Видели колючую изгородь, которая окружает нас? Двадцать лет назад я вложил все, что имел, чтобы купить пятнадцать фургонов саженцев. Сейчас они — шесть метров высотой и такие густые, что и землеройка не пролезет. И никто не пройдет, если у него нет армии.

— Уповайте не на умы человеческие, но на Господа, — пророкотал Кощей, не поднимая головы.

— Где был Господь, когда город умирал? Окрестные земли приходили в запустение, когда я строил укрепления и половина наших домов оказались заброшены. Тогда это точно был городишко! Я собрал оставшихся жителей, создал мануфактуры, и дал им работу, и организовал милицию для патрулирования окрестностей. Все, чему вы являетесь свидетелями, моих рук дело! Я скупал каждую стихотворную строчку, которую мог найти, в то время когда поэзия была не в моде, и теперь каждый год сотни ящиков ее продаются даже в Суздале и Санкт-Петербурге. В моих лабораториях клонируют редкие кожи — назову лишь носорожью, жирафью, бизонью и даже кожу пантеры, а их-то не получить нигде на континенте!

— Слова твои горды, — произнес Даргер, — но тон горек.

— Вчера я потерял четырех воинов, и их некем заменить, — понурился Гулагский. — Я собирал город голыми руками. Теперь я гадаю, достаточно ли я сделал. Когда я начал патрулирование, со мной выходило двадцать, тридцать, порой и пятьдесят добрых сильных мужчин за раз. А нынче… — Гулагский с минуту помолчал. — Лучшие люди умерли! Одних разорвали жуткие звери, а другие стали жертвой военных вирусов…

— А по-моему, ваш сын охотно бы вас сопровождал, — заявил Довесок. — Вероятно, он мог бы заняться вербовкой среди своих друзей.

— Сын! — фыркнул Гулагский. Сам угрюмый молодой человек уткнулся в тарелку. — У их поколения в жилах вода, а не кровь. Они…

Кощей резко вынырнул из своих грез и встал.

— Я призван в Москву навести порядок и положить конец тамошним упадническим нравам, — изрек он. — Невежественные атеисты и их выращенные в пробирках чудища направляются в эту клоаку греха. Следовательно, они должны взять меня с собой.

Несколько секунд все в безмолвном изумлении таращились на странника. Затем Даргер промокнул уголки губ салфеткой и вымолвил:

— Пусть решит принц Ахмед.

— Ваш посол умрет со дня на день.

— Да, возможно… но… Нет, боюсь, это совершенно невозможно. Даже без бесценного присутствия принца мы являемся посольством, сударь. Не торговым караваном, к которому могут присоединяться путешественники.

Глаза странника превратились в два темных угля.

— Это ваше последнее слово?

— Да.

Кощей обратился к Гулагскому:

— Вы не воспользуетесь своим влиянием на ваших гостей, дабы изменить их решение?

Гулагский развел руками.

— Вы же видите, они стоят на своем. Что я могу поделать?

— Очень хорошо, — буркнул странник. — В таком случае у меня не остается выбора, кроме как информировать вас, что вчера ночью ваш сын провел час на дереве, сначала наблюдая, а потом ухаживая за одной из женщин, находящихся под вашей защитой.

— Что?! — завопил Гулагский и гневно повернулся к сыну.

— Далее, позже в тот же вечер, он пролез в кухонный лифт, дабы проникнуть в спальни девушек. Если бы его не поймал и не извлек один из зверолюдей, кто знает, что еще он мог натворить?

Гулагского перекосило от ярости. Аркадий побледнел.

— Отец! Выслушай меня! Твои новые товарищи… они… ужасные люди…

— Молчать!

— Ты не представляешь, что они собираются сделать, — в отчаянии продолжал юноша. — Я подслушал их…

— Я сказал — молчать!

Комната внезапно наполнилась спорами и увещеваниями. Только пилигрим стоял молча, сложив руки на груди и со странно благосклонным выражением на лице. Но голос Гулагского перекрыл шум.

— Если ты откроешь рот — клянусь, я убью тебя собственными руками.

Воцарилась гробовая тишина, затем Гулагский набрал в грудь воздуха и отчеканил:

— Ты совершил неописуемое преступление против гостеприимства.

У Аркадия отвисла челюсть, но Даргер, всегда соображавший быстро, накрыл рот юноши ладонью.

— А, ты хочешь поведать мне свою версию, да? Как будто я не знаю, — сердито напирал Гулагский. — Что ж, я расскажу ее за тебя: неопытный мальчишка западает на женщину, благосклонность которой он вряд ли когда-либо заслужит. Она — юна, глупа и вдобавок девственна. Вся природа на его стороне. Но кто на ее стороне? Не он! Она обещана другому, более знатному и богатому, чем этот безмозглый юнец. Если мальчишка хоть раз прикоснется к ней, как мне достоверно сообщили, она сгорит. Поэтому, если он желает юной барышне лучшего, то будет помалкивать и оставит ее в полном неведении. Но он поступает не так. Поэтому при всей его страсти в действительности он заботится не о ней. Только о своих собственных чувствах и фантазиях. А к кому он питает чувства? К себе, разумеется.

Юноша попытался высвободиться из хватки Даргера.

— Что ж, этому не бывать. Именем Господа, я клянусь…

— Сударь, не торопитесь! — крикнул Довесок.

— Если кто-нибудь хотя бы прикоснется к Жемчужинам, пока они под моей крышей, — даже если лишь кончиком пальца, клянусь, я сразу же…

— Хватит! — перебил его Довесок. — Подумайте, прежде чем приносить какие бы то ни было опрометчивые клятвы, сударь.

Неожиданно прямо перед Гулагским возник Кощей. Хозяин попытался его отодвинуть, но, не обратив на это внимания, странник железной хваткой взял его за локти и без видимого усилия оторвал от пола. Игнорируя изумление Гулагского, он вымолвил:

— Ты собирался поклясться, что убьешь собственного сына, если он станет перечить твоей воле. Ту же клятву приносил Авраам — но ты не так свят. Господь не настолько к тебе благоволит.

И с этими словами Кощей поставил мужчину обратно на пол.

— Возьми себя в руки и не прибавляй богохульство и сыноубийство к мириадам грехов, уже, несомненно, отягчающих твою душу.

Гулагский сделал десять неровных вдохов-выдохов. Затем, слегка запинаясь, пробормотал:

— Ты прав. К стыду своему, я собирался пообещать нечто безрассудное. Однако должно быть сказано следующее: если кто-либо в деревне хотя бы коснется Жемчужин, он будет изгнан…

— Минимум на год, — вставил Довесок прежде, чем Гулагский успел добавить «навеки».

Гулагский скривился, как будто проглотил жабу, но ухитрился выдавить:

— Минимум на год.

И уселся за стол.

Довесок почувствовал, как напряжение отпускает его. Не стоит впускать в свою жизнь абсолюты. Они имеют обыкновение оборачиваться против самого впустившего.