Ирина Богатырева - Кадын
Потом мы надели одежду, освеженную, благоухающую. Радостны были девы, переговаривались и смеялись, ожидая новых велений Камки. Но та, сама одевшись, сказала:
– Все, от меня вы теперь свободны. Идите в станы да рассказывайте матерям, как нещадно колотила вас Камка на посвящении. Духи у вас есть, отныне они будут подсказывать вам в жизни. Я же все для вас сделала. – Так сказала, а потом ко мне обернулась: – Только ты, Ал-Аштара, и твои девы останутся. Ваше перерождение не закончилось.
Оторопев, девы стояли и смотрели на Камку. Никто не ждал, что так быстро все кончится.
– Вот овцы! – с досадой поморщилась Камка. – Чего застыли? Идите к родным очагам! – и махнула рукой. Те не тронулись с места. – Или оглохли? Прочь! – крикнула она и прибавила брани. Девы медленно потянулись вниз с горы, стали перепрыгивать через реку.
Мы стояли на берегу и смотрели им вслед – я, Очи, Согдай, Ак-Дирьи и Ильдаза, – и если бы не шатер, чаны и войлоки на снегу, ничто бы не говорило, что мы расстались миг назад: они уже начинали новую жизнь, а мы продолжали к ней готовиться.
Камка привела из леса конька и грубо окликнула нас, велев собираться. Мы повиновались, а когда обернулись, никого уже не было на другом берегу.
Глава 5
Личины
В ту же ночь, не дав нам отдохнуть, Камка собрала вещи, скрыла старое кострище и следы от шалашей, чтобы ничего не говорило посторонним, что здесь жили на посвящении девочки, собрала табун и, выстроив нас кочевым порядком, повела выше в горы.
Пять дней продолжался поход. Был он тяжелым: даже ночами Камка не позволяла нам остановиться и отдохнуть, лишь делали передышки и ехали дальше. Одинаково плеткой получали от Камки и кони, и мы, стоило замедлить шаг.
Первую ночь я запомнила крепко: мы шли по высокому хребту, ветра не было, от снега казалось светло. Я смотрела в спины коней, в пустоту, простор и темные горы, и кочевой дух во мне поднимался, даже усталости не чуяла. Густой белый пар выходил с дыханием, густой белый пар тяжело шел от хмурых лошадей. Яркие звезды дрожали на морозе. Бледная небесная коновязь, Северная звезда – верхняя спинка малой небесной повозки[1] – стояла перед нами, и мы шли в полудреме, лишь ее различая через прикрытые веки. Как мудро, думалось мне, сотворил Бело-Синий: сколько более ярких звезд на темном своде, но ни одна не стоит на месте, лишь эта не дает сбиться с пути.
Несколько перевалов преодолели мы, однажды застала нас буря, один раз волки разогнали табун. Коней мы собрали, трех волков настигли Камкины стрелы. На пятый день стали спускаться в небольшую долину. Сверху она казалась вытянутой, точно молодой месяц. На дне лежало озеро, укрытое снегом. По горам, покато ее охранявшим, рос лес, а берега были голы.
Когда же стали спускаться, я поняла: мы шли вдоль реки. Незамерзшие перекаты глухо шумели где-то поодаль, русло лежало в долине, а голые берега были поймой этой реки. Весной разливалась она широко, зимой же лишь небольшую дорогу сохраняла в камнях.
Мы остановились, до нее не дойдя. Долина была тихой и снежной. Меня удивило, что Камка решила здесь отдыхать: как кони станут искать себе корм? Но она велела нам спать и не заботиться ни о чем. Мы спешились, развели огонь, разложили войлоки и, только укрылись, сразу уснули.
Проснулись следующим утром. Костер не горел, но на солнце было тепло. Коней рядом не было. Мы встрепенулись: думали, снова волки, – но тут показалась Камка и успокоила: сказала, что отогнала табун выше, на пастбище, и чтобы мы не думали о том.
– Дальше не пойдем? – спросила ее Ак-Дирьи. – Может, сложим себе шалаши?
– Дальше вы не пойдете, – кивнула Камка. – Но строить ничего не будете. Вы пришли сюда посвятить себя Луноликой. Доверьтесь ей, она возьмет на себя заботу о вас.
Больше ничего не сказала, села выделывать мерзлые волчьи шкуры.
Мы провели время в праздности. Выделывали шкуры, варили похлебку, ели. День был безветренным и не морозным, мы отдыхали после тяжелого перехода.
Стемнело, вышел узкий растущий месяц. Камка, вдруг все отложив, потушила костер и села прямо на снег, закрыв глаза и как будто прислушиваясь. Мы смотрели на нее в растерянности. Лес был тих, как всегда в первые часы ночи.
– Слушайте, девы, – сказала Камка. – Луноликая сейчас позовет.
Я вслушивалась так, будто от этого зависела моя жизнь. Но ничего не происходило. Только ночные птицы стали летать на мягких крыльях.
Так мы сидели долго, от напряжения не ощущая холода, но никаких звуков не было. И вдруг поняли, что Камки рядом нет.
Заметив это, мы вскочили, встревоженные, стали оглядываться. Месяц висел невысоко, в подлеске было темно, но мы различили, что следов ее нет. Много дневных следов вокруг, но свежих – нет. Да и как ушла по снегу неслышно?
Тут впервые раздался голос ночной птицы – и мы, не сговариваясь, пустились на этот звук. Он повторился в стороне, и мы повернули. Третий раз чуть подальше. Так уходили мы выше в гору, пока не достигли отвесной скалы. Неширокая тропа шла вверх и выглядела так, будто кто-то вырубил ее в камне. Не раздумывая, мы полезли, цепляясь, чтоб не сорваться: она обледенела и была покрыта снегом, ни зверь, ни человек давно не ходили здесь.
С огромным усилием давался каждый шаг, мы поднимались все выше над лесом, как вдруг услыхали невероятное: удары в бубен, звон погремушек, мелодичные песни флейт. Очишка шла первой и замерла, своим ушам не поверив.
– Люди! – сказала она шепотом.
Мы переглянулись и двинулись дальше. Наконец, вышли на плечи скалы, но звуки были поодаль. Медленно стали красться вперед и увидели отблеск костра, идущий будто из-под обрыва. Очи присела и махнула рукой, чтобы мы сделали так же. Подобрались к краю и глянули вниз.
Перед нами был обширный, совсем лысый каменистый уступ. Попасть на него можно было только с того места, где мы затаились. Внизу горел костер и веселились пятеро женщин. Впрочем, были ли это женщины, мы точно не знали: на плечах их лежали звериные шкуры, на лицах были маски, волос не видно, и лишь по высоким голосам можно было распознать молодых дев.
К их одежде были привязаны бубенцы, звеневшие при каждом движении. Двое держали бубны, третья – флейту, на ней она выводила мелодии, остальные гремели коровьими копытами, дули в рожки. Инструменты все были, как делают в наших станах, но одежды, крики и танцы вокруг огня были нам дики и странны. Кто это, и откуда явились здесь? В оторопи наблюдали мы и не знали, что предпринять. В этот момент одна из них отошла к утесу и пнула большой сверток из шкур. Он казался мягким, катился плохо, она пинала опять и опять, толкая к костру. Остальные радостно завизжали и принялись танцевать быстрее.
