Черные начала. Том 1. Том 2 (СИ) - Кири Кирико

— Это Шун.

— Шун? — попытался я вспомнить такого человека. — Мальчик или девочка?

— Мальчик, очки, светлые волосы, хлипкий. Он подходил ещё одним из первых к тебе.

— Да-да, что-то такое помню… — кивнул я, вставая. — Рядом никого?

Люнь вылетела за пределы домика и через несколько секунд вернулась, покачав головой.

И всё же, сохраняя определённую осторожность, я открыл дверь. Передо мной стоял уже знакомый паренёк, только без очков, чьё место было в библиотеке, а не в лагере для отморозков, готовых убивать ради вступления в секту. Весь заплаканный, с огромным синячищем под глазом, из-за которого не было видно глаза, и изогнутым носом. Про верхнюю губу, которая свисала так, что закрывала нижнюю, говорить было бесполезно.

Да, знатно помяли. Меня тоже так били в своё время.

— Это они, — я даже не спрашивал.

Парень, кажется, даже ответить не мог, чтобы не расплакаться. Да, я понимаю, так обидно, что хочется реветь, как девчонка.

Я кивнул, приглашая его в комнату, после чего закрыл дверь. Только сейчас заметил, что он придерживает одну из рук.

— Сломали?

Он закивал, и из глаз хлынули слёзы.

Ну… я ожидал этого, конечно. Даже не надеялся на то, что смогу как-нибудь уследить за всеми, чтобы их не тронули. По сути, просто ждал, когда те сделают ход, прекрасно понимая, что кем-то придётся пожертвовать. И всё же, раз я сказал, что прикрою…

Я достал из сумки две зелёные пилюли и вложил в здоровую руку парня.

— Сколько их было?

Тот забросил их в рот и показал три пальца.

— Трое? А как давно?

— Минут… десять назад. У домика, — пробормотал он.

— Забрали что-то?

— Ничего не взяли, у меня ничего не было… — шмыгнул он, едва не плача.

— Понятно… Где они живут? Можешь назвать номера домиков?

Но парень запомнил лишь одного из них, какого-то высокого придурка, который очень гордился своим красивым лицом и, как он описал, был действительно приятным на вид. Кажется, кого-то подобного я уже видел с леса и даже вроде как знаю, где он живёт.

— И что будем делать? — спросила Люнь.

Но я знал, что надо делать. Надо сразу отреагировать. Показать, что я держу руку на пульсе и готов хоть днём, хоть ночью идти и бить рожи тем, кто покушается на людей под моей защитой. Раз уж я взялся за это дело.

— Сиди здесь, Шун, — сказал я, после чего захватил несколько серо-зелёных пилюль на всякий случай и вышел.

Огляделся и направился к предполагаемому домику. На улице было уже темно. От солнца остался лишь такой оранжевый след на горизонте, который не давал света от слова совсем. Но зато от звёзд и лун его было хоть отбавляй. Те немногие, что мне встречались, бросали на меня опасливые взгляды и тут же начинали шушукаться между собой.

— Юнксу! Стой, погоди! Ты чего удумал?! — попыталась остановить меня. — Ты знаешь, что Лунная Сова только спит и видит в сладких снах тот момент, когда сможет тебя убить!

— Плевать. Я не собираюсь никого убивать. Просто сделаю больно.

— Юнксу! Да погоди ты! Юнксу! Ты меня слышишь?!

Но, кажется, я уже ничего не слышал. Совсем ничего.

Эти ублюдки просто не могут оставить меня в покое. Достают даже через такие сраные мелочи, херососы. И если они решили попробовать меня на зуб, я эти сраные зубы им в затылки повбиваю.

А я уже стучался в дверь. Стучал по двери тихо, скромно, словно ребёнок стучится. Почему я был уверен, что он здесь? Да и вообще, это точно тот домик? Нет, плевать, как увижу, сразу пойму.

— Юнксу! Очнись! Ты слышишь меня?!

— Сгинь нахер.

— У тебя опять начинается!

— У меня ничего не начинается.

— Ты просто не…

В этот момент дверь открылась, и прямо передо мной оказался такой красивый пидорок, который на зоне отлично бы сошёл за бабу.

— Сюрприз, — прошипел я и, не дав тому даже опомниться, со всей дури дал ему быка прямо в рожу.

Послышался хруст, красавчик отшатнулся назад, но я не дал уйти в дом. Схватил за грудки и просто вышвырнул на улицу, заставив кубарем прокатиться по земле.

Встал на четвереньки и тут же получил под дых, откатившись.

— Где смелость, ублюдок? — прохрипел я не своим голосом. — Дружки очко пробкой не закрывают, и уже весь дух вышел?

— Я тебя уро…

Он не договорил — моя нога не дала ему этого сделать, когда захлопнула ему челюсть на полуслове. И я… набросился на него.

Мне было тошно от него, от его рожи.

От этого места.

От всех людей, что меня окружали.

У меня не было нелюбимых людей — я всех ненавидел одинаково сильно. И этот мудила был одним из тех, кто мне делал плохо и больно. Боль лечат — мудаков убивают.

Где-то на границе сознания таяли крики, на самых дальних подступах виднелись тени, которые не несли мне ничего, кроме злобы и опасности. Они кружили в хороводе, готовые напасть, вгрызться в меня, словно тьма. И если они так хотят разобраться со мной, то пусть выстраиваются в очередь после того, как я закончу с этим.

Этим.

Он улыбался, он смеялся всем в лицо, и я сломал его лицо. Теперь он не смеётся. Лишь улыбается, и я уже оседлал его и теперь ломал его красивое, нежное и нетронутое горем лицо, чтобы даже улыбки оно никогда не выдавило.

Он смеялся надо мной, ему было смешно. Он считал, что лучше меня. Но он даже не знает, через что я прошёл, чтобы убить его. Он никогда не терял дорогих ему людей, он не боролся за свою жизнь, не пытался выбраться из дерьма, которое тебя окружает и топит — нет, он пришёл и решил взять то, что ему не принадлежит. Решил, что весь мир у его ног.

Я выбивал из него это чувство вседозволенности. Я вырву его рёбра, я выгрызу ему шею и выдавлю глаза.

И я ломал его прекрасное представление о мире кулаками, сбивая их в кровь. Я должен сломать что-то прекрасное, чтобы почувствовать себя лучше. Когда от его лица ничего не останется, я буду чувствовать себя лучше, а сейчас он должен был сдохнуть. А потом я примусь за других, примусь за других, за всех, кто меня окружает.

Они все хотят мне зла. Я должен убить их, я должен защитить себя. Я должен их всех сломать. Я просто хочу жить своей жизнью. У меня больше нечего забирать, и я убью их всех. Я… я…

Я потерял связь с реальностью.

Я замер.

Я остыл, моему сердцу холодно.

Я хороший. Я правильно сделал и наказал его.

Я…

— Сделал то, что должен был, — это был не мой голос, но он читал мои мысли.

Да. Сделал. Я победил, а он плачет. Он плачет, но слёзы теряются в крови и мясе, оставшемся от его лица. Он больше не сделает никому плохо, он будет бояться. Ему больно и страшно, я победил. Мать гордилась бы мной, ведь я защитил тех, кто слабее.

— Она бы не гордилась мной.

Почему? Ведь я защитил слабого от сильного и плохого.

— Она умерла, — пробормотал я, глядя на лицо человека. Мне было неожиданно плевать.

— И она всё равно рядом, ты поступил хорошо, слышишь? Ты просто защищал слабого, кто доверился тебе. Отпусти его. Его боль не сделает тебе больше легче. Давай же, — такой мягкий голос. Наверное, такой должен был быть у матери.

— Откуда тебе знать?

— Я знаю.

Я поднял взгляд и увидел, как вокруг толпятся теней шесть или семь. Они стали проявляться, жалкие, не способные справиться с собственным страхом, люди.

— Они не причинят тебе зла, — девушка стояла передо мной, как ангел, единственная, другая. Светящаяся во тьме. — У тебя пилюли в кармане.

Какие пилюли? Что за пилюли? Колёса? У меня?

Я вытащил две серо-зелёных капсулы.

— Засунь ему в рот. Давай же… — она осторожно взяла мою руку, прохладная, как зимняя стужа, и повернула ладонь вбок, чтобы те скатились ему в рот. — А теперь идём. Я провожу тебя домой.

— Домой? — удивлённо спросил я.

— Идём, — она протянула мне руку, словно ребёнку, и повела меня через какую-то деревню домой.

— Кушать хочу.

— Мы покушаем, идём, — ласково ответила она. — Идём, не бойся.

— Меня трясёт…