Олег Верещагин: - Путь домой. Книга вторая
И стало ясно, что пора отправляться.
Танюшка принесла мой вещмешок, бросила к моим ногам, посмотрела вокруг… и, как и большинство девчонок, повисла у меня на шее. Её губы уткнулись мне в ухо.
— Ты не смеешь не вернуться, слышишь? — ровным голосом сказала она.
— Я вернусь, — так же ровно ответил я. И не стал ничего объяснять, просить прощенья, вообще что-то говорить. Вместо этого я поцеловал её — в губы, в глаза, в губы… и, отстранившись, надел ей на руку свои часы… и снова поцеловал в губы, в губы, в губы, в губы…
— Всё, иди, — она оторвалась от меня и со стоном отвернулась.
Я сделал два шага — и наткнулся на Сергея. Около трапа была сумятица, и он показал глазами, что надо отойти. Мы отошли за мачту — и я получил удар в грудь, бросивший меня на неё: Сергей стоял напротив меня с поднятыми кулаками, весь ходя ходуном.
Я перевёл дыхание и, улыбнувшись, встал прямо. Сергей размахнулся… и не ударил. Его рука упала.
— Как ты мог?… — с мукой спросил он. — Ну как же так?… Мы же… мы с тобой…
— Сергей, — прервал я его, — представь себе: мы выходим — а корабля нет. В прошлый раз я был уверен, что Вадим и Джек его доведут и сохранят… его и всех на нём. А сейчас?… Йенс?… Но ведь ты сам сказал — мы с тобой. Мы не с ним, Сергей. Значит — только ты.
— А если я доведу когг — а вас не будет? — он оскалился в отчаянье. — Ни через девять месяцев, ни через год?!
— Тогда тем более, — тихо сказал я. — Тогда ты и только ты сможешь сделать так, чтобы все жили и дальше… И об этом, Сергей. Плыви, куда захочешь. Но не на Скалу. Скала пуста.
Он не удивился моим словам. Позднее он, наверное, спохватится, подумает: откуда я мог это знать? Не мог же я объяснить своё давнее видение — пустая Скала и драккары Лаури, лежащие на песке в портовой пещере… Но сейчас Сергей не обратил внимания на мои слова — он стиснул мои плечи и твёрдо сказал:
— Я приду к Гьёллю. И ты придёшь.
— Конечно, — кивнул я. — Мне пора…
…Пока Анри и Джерри гребли, везя нас к небольшому пляжику, я ни разу не оглянулся. Я не позволил себе оглянуться и потом, когда мы вошли под сплошной полог, в сумрак и туман лесов Пацифиды.
Николай Расторгуев
Струйкой дым понесло. Тишина.Запечалилась в небе луна.Ну и пусть — мне печаль не страшна.Главное — что есть ты у меня.
А ты — там, там, там,Где черёмуха растёт,И рябина тонким прутиком песок метёт…А ты там, где весна,А я здесь, где зима…Главное — что есть тыу меня!
Вновь поход. И опять мы идём.Ловим воздух, как лошади, ртом.Ну и пусть впереди западня.Главное — что есть ты у меня.
Фотокарточку нежно храню.Ты смеёшься на ней. Я — кричу:«Я вернусь, по-другому нельзя!Главное, что есть ты у меня!»
А ты — там, там, там,Где черёмуха растёт,И рябина тонким прутиком песок метёт…А ты там, где весна,А я здесь, где зима…Главное — что есть тыу меня!
* * *Сколько бы я не прожил ещё на этом свете — умри я завтра, умри через год, десять лет или судьба (ха-ха!) отпустит мне век Хаахти или хоть Джека с Нэдом — так вот, сколько бы я не прожил, мне не забыть того первого дня на Пацифиде. Именно первого, хотя, честное слово, там хватало куда более насыщенных дней.
Мы шли через душный, насыщенный испарениями сумрак. Уже через сотню шагов ветерок с берега океана перестал долетать до нас. Казалось, что мы погрузились на дно невероятного океана. Глубокий свет зеленоватого оттенка полосами лежал в бархатной полутьме, и лишь кое-где пробивались вниз чистые солнечные лучи. Если поднимаешь голову — взгляд натыкался на всё новые и новые ярусы листвы, уходившие вверх фантастическими террасами, переплетёнными сетью лиан. Тут и там цвели прямо на стволах деревьев неизвестных пород крупные, сочные, даже страшные какие-то цветы.
Но внизу, там, где мы шли, было неожиданно довольно просторно — не так, как я представлял себе джунгли по книжкам, где каждый шаг прорубают мачете. Подлеска, травы, не было совсем. Земля мягко пружинила, выпуская воду — это чувствовалось, но не было видно, потому что плотный, как сметана, туман клубился чуть ниже колен. Он ощущался, как вещественная тёплая субстанция, вроде бы даже чуть противившаяся шагу.
Окружающий мир казался безжизненным, но десятки самых разных звуков таились и крались в листве и тумане. Духота оказалась невыносимой. Жарче всего в моей жизни мне было, когда мы шли через солончаки Дикого Запада, но там была сухая жара, а тут — постоянно действующая парилка, которых я терпеть не мог, кстати. И при мысли, что это — на ближайшие полгода, а то и больше — мне стало не по себе.
И всё-таки я был доволен. Сколько лет я шёл к этой своей мечте — и вот она сбылась, мы на Пацифиде. И, переполняемый этим чувством, я оглянулся на остальных и взмахнул рукой:
— Пошли скорей! — возбуждённо позвал я. — Ну?! Что же вы?!
* * *Я проснулся от того, что в джунглях ухнуло и затрещало. Это вполне могла быть одна из тех чудовищных плюющих ядом тварей, с которыми мы близко свели знакомство в последнее время.
Кожа в паху и под мышками зудела. Я провёл ладонью по телу и, ощутив на бедре скользкий нарост, сквозь зубы выругался. Как ни старайся, а всё равно добираются. Внутренне вздрагивая от омерзения, я завозился, нашаривая кисет с мокрой солью, ощупью посыпал нарост. Подождал с полминуты, тронул — пальцы попали в кровь, но пиявки уже не было. Тварь… Помнится, когда я первый раз нашёл на себе такую, я даже не заорал — завизжал. Круче был эффект только от пауков величиной с суповую тарелку (без лап!), от которых я при первом знакомстве бросился бежать…
…Нашарив штаны, я влез в них, а потом и в сапоги, не выбираясь из гамака. Одежда, сделанная из кожи, стала нашим уязвимым местом — она осклизала, плесневела и воняла. Но хорошо защищала от большинства неприятностей, так что приходилось мириться…
Лёгкие с натугой прокачивали воздух с влажностью больше ста процентов. Ночью было не менее душно, чем днём. И я ощущал, что скоро мне так и так заступать часовым.
Вокруг в гамаках спали ещё семь мальчишек. Шумно спали. Кто-то тянул воздух открытым ртом, кто-то стонал, кто-то храпел, кто-то чесался изо всех сил. Мелкая мошкара, слабо фосфоресцируя, вилась над лагерем. Стояла угрожающая тишина, лишь кто-то скрипел в джунглях. Потом снова послышались уханье и треск…
…За пять месяцев странствий по джунглям мы не видели ни негров, ни белых, ни каких-либо следов их пребывания здесь. Но путешествие было тяжёлым чисто по природным причинам.
