Жемчужина дракона - Марина Романова
Китарэ говорил спокойно и хладнокровно, а для Алмэй целый мир падал и переворачивался с каждым его словом.
– Ты вдовствующая императрица, мама, и этого ничто не изменит, но сегодня я больше не буду беспокоиться о тебе. Своей заботой я превратил тебя в дитя, у которого слишком много власти, и стал беспомощным родителем, которому нечего противопоставить твоей воле. И либо ты выползешь из той раковины, в которую заточила себя, либо тебе не следует даже пытаться. Иначе я просто сделаю так, что ты, даже если захочешь, не сможешь покинуть дворец.
– Ты угрожаешь мне?
– Это все, что ты услышала?
Разумеется, нет. Услышала она гораздо больше, чем ожидала. Но Алмэй хотелось защититься. Хотелось оправдаться. Хотелось сказать, что он несправедлив. И чем больше она об этом думала, тем больше понимала, что он прав. Он не ругал ее. Он повелевал ей, как мог бы сделать лишь один эвей в этом мире – ее император, ее сын. Но неужели все эти годы она так жалко обманывалась? Неужели ис Нурак, эта змея… Алмэй часто задышала, борясь с подступающими слезами и душащей ее ненавистью. Как же так? Как она могла быть так слепа? Она верила каждому слову Китарэ, даже не предполагая, что все это время он воздействует на нее. Не потому, что хотел заставить, а потому, что хотел, чтобы она правильно поняла.
– Я убью его, – вдруг выпалила Алмэй, а в ее взгляде разгорелся совершенно безумный уголек ненависти.
– Нет, – просто ответил Китарэ, и она вдруг поняла, что это «нет», которому она не станет противиться. – Не убьешь. Это не твоя война, мама, но тебе решать, чью сторону ты выберешь. Я не желаю жить и оглядываться в ожидании бездумного удара от тебя. Что скажешь?
Алмэй замолчала, увидев своего сына совершенно иначе, чем всего какой-то час назад. Не ребенок больше, нет. Совсем не малыш, ради которого она однажды воздвигла настоящую крепость, совершенно позабыв о том, кого поместила внутри. Ему следовало ненавидеть ее, презирать за слабость, но чувствует ли он хоть что-то за этой ледяной маской спокойствия? Ей, наверное, никогда не узнать. Как бы она ни пыталась сдержаться, одинокая слеза все же побежала по ее щеке. Одиночество бывает разным, и, обладая всеми благами мира, ты можешь остаться совершенно один, закрывшись в собственном прошлом и боли, а когда вдруг захочешь вернуться, то просто поймешь, что уже некуда.
– Да, император, – церемонно поклонилась Алмэй, понимая как никогда ясно, что теперь только от нее зависит, будет ли у нее возможность оставаться рядом с сыном.
* * *
Этому вечеру следовало закончиться побыстрее, чтобы я наконец могла мыслить здраво. Мои эмоции были так сильны, а энергия Ари такой иссушающей, что я чувствовала себя совершенно измотанной. Даже слова Китарэ о том, что он уже помолвлен, не смогли привести меня в чувство. Они лишь осели теплым покрывалом на измученном сердце, укрыли его бережно и нежно, позволив провалиться в сон, как только я переступила порог собственной спальни. Рэби что-то недовольно бурчал, кажется, ворочал меня во сне, стягивая с меня сапоги и куртку. Но я совершенно не обращала на это внимания. Сон – вот единственное, чему я готова была посвятить сейчас все свое внимание.
Легкое прикосновение к бедру, плавно переходящее на талию, такое невесомое, что удивительно, как я вообще его почувствовала. Словно дуновение теплого ветерка, что неощутимо касался кожи, и горячее дыхание, что вдруг обожгло шею:
– Моя душа.
Всего одна фраза на древнем языке эвейев заставила распахнуть глаза. Тьма больше не хранила секретов от меня, и я прекрасно видела, что окно в мою спальню чуть приоткрыто. Да и стоило ли думать о том, кто пробрался ко мне сейчас, если только один эвей в этом мире называл меня так.
Конечно, Китарэ пришлось использовать сегодня свой дар, иначе ничего бы не получилось. Только ему известно, чего стоило убедить мать… Как бы там ни было, дракон внутри меня скучал по тому, кто пришел сегодня. Это было странно, я воспринимала их одним целым, но я также знала, что эти половинки до сих пор ищут друг друга. Каким станет Китарэ, когда сольются два сознания? Я невольно улыбнулась и ловко перевернулась на другой бок, так, чтобы наши лица оказались напротив друг Друга.
В глазах Аши плясал немного дикий огонек. На его губах красовалась хищная ухмылка, от которой стало не по себе. Все же эта часть Китарэ была куда как более взбалмошной и непризнающей никаких авторитетов, кроме себя самого.
– Я зол, между прочим, – продолжая ухмыляться, заявил этот наглец, совершенно бесстыдным образом притягивая меня ближе к себе.
– С чего бы? – Такое его заявление действительно озадачило.
На мой вопрос он лишь с силой прижал меня к себе и тут же перевернул на спину, оказавшись сверху. Все, что нас разделяло в этот момент, – это тонкая ткань наших кимоно. Опершись на локти, Аши склонился надо мной так, что между нашими губами оказались жалкие миллиметры. Его горячее дыхание обожгло губы, и я почувствовала, как жар от такой близости с ним стремительно овладевает и мной. Тяжело сглотнув, я инстинктивно облизала вмиг пересохшие губы и только в этот момент заметила, каким взглядом проводил это движение Аши. Он склонился ближе, давая ощутить губами тепло его губ. Сердце бешено застучало в груди, и мне потребовались все остатки здравого смысла, чтобы не податься ему навстречу.
– Почему ты злишься? – вместо этого спросила я, пытаясь его отвлечь.
– Почему ты целуешь его, а меня не хочешь? – вопросом на вопрос ответил он.
Ну, привет, только этого мне и не хватало. Как объяснить им, что пора бы уже завязывать с этой враждой
