Алла Вологжанина - На тропе Луны
– Ну чего тебе от меня надо? – Это прозвучало как-то совсем тускло.
– Сегодня ничего, – отозвался Диймар, голос его смыла волна музыки, вновь донесшейся как бы сразу отовсюду. – Сегодня бал.
Так и быть, еще танец, девочка-волк. Третий ты у меня выпрашивать будешь.
– Размечтался, придурок.
Он засмеялся и притянул ее поближе. Может, распорядитель заметит и даст ему по мозгам? Или Митька все-таки вернется в зал и устроит драку без Карининого участия? А может… а может, и не надо? Поди-ка разберись, хочется ли ей куда-нибудь смыться и спрятаться или нет. Надо ли думать, куда девать руки, ноги и глаза. Нет, никуда их девать не хотелось. Хотелось, чтобы было так, как есть. И подольше.
У нее совсем крыша поехала, похоже…
– Дий-мар, – вдруг услышала Карина шепот совсем близко от своего уха.
– Что? – удивилась она.
– Меня зовут не «придурок», а Диймар Шепот. Ну-ка попробуй хотя бы имя сказать. Дий-мар.
– Ду-рак.
– Сами вы дура, сиятельная госпожа. Повтори, сложно, что ли?
– Дий-мар Ше-пот. Доволен? Ну и привычка у вас тут сразу и имя, и фамилию называть.
– Можно без фамилии. У нас с тобой довольно близкие отношения. Купание в океане, беготня босиком… Кстати, обо всем этом… Не замерзла?
И придурок (Диймар!) отпустил ее талию, вместо этого положил руку на почти открытую спину. От тяжелой ладони волной растеклось тепло. Опять ритуальный жест какой-то? Неужели до сих пор, несмотря на все танцы и беготню, ей было холодно? И неуютно. Зато сейчас все стало как надо, как будто в одеяло укутали и сказали, что все плохое позади.
Карина расхрабрилась и подняла глаза. Вот еще сюрприз. Сейчас его глаза были цвета чая – темно-желтые, да еще и с лимонным оттенком. Врагов, ясное дело, легче считать гнусными уродами, но тут против фактов не попрешь – очень хорош. Вот если бы она могла так же легко, как все остальные, ровно на один день – День пилигримовых яблок – отбросить в сторону все плохое, что было. Но сравнима ли ее постоянная злость на Диймара с теми обидами, что на время бала забывают другие… Иллюзия покоя рассеялась, словно теплое одеяло распороли ножом. И вспомнился другой нож, приставленный к виску пятилетнего мальчишки. «Или я вырезаю мозги этому сопляку или…» И еще тогда, на тропе: «Старухой займутся гончие…» И хуже всего: «Что ты сделаешь, чтобы я его отпустил? Все, что скажу? А если…»
Диймар словно почувствовал ее мысли.
– Я давно хотел тебе сказать, Карин, – заговорил он, внимательно рассматривая ее, – помнишь тот идиотский день, и лавку Эрнеста, и еще всю эту мутную муть в омертвении?
Она промолчала. Может, кто-то и забудет на один День пилигримовых яблок, но у нее на фоне общей радости память не отшибает. Она слегка отстранилась. Диймар не возразил, хотя и не выпустил ее из объятий, вдруг ставших похожими на захват в борьбе.
– Мне очень жаль, что тогда вышло все, как вышло. Понимаешь, я тогда… Ну, надо было что-то делать, пока Балер и Антон не полезли в серьезную драку. А три дня назад я и вовсе не понимаю, что на меня нашло…
Карина молчала. А что тут скажешь?
– Мне было противно, если хочешь знать. И я ничего плохого не сделал бы Санди и Моро… ну, внукам Эрнеста. И твоему другу тоже. Вот мрак безлунный, я все время думаю: если бы не поручение наставницы, если бы мы встретились по-другому… Если бы все сложилось иначе…
Если бы все… нет, хотя бы что-то сложилось иначе… Ларик была бы жива. И родители Митьки тоже. Если бы не чертовы знаккеры-символьеры. Привыкли, понимаешь ли, хватать все, что приглянулось, не думая о других. Карина почувствовала, как перед глазами повисает красная пелена. Она уже не слышала, что он там бормочет. Злость закипела внутри. Провалитесь вы все с вашими пилигримовыми яблоками, с вашими тупыми попытками притвориться, что все будет хорошо. Ни черта хорошо не будет до тех пор, пока… Она не могла придумать, что «пока». Диймар, видимо, понял, что она его не слушает, встряхнул ее за плечо. Неожиданно резко и зло.
– Слушай, Карина Радова, я ведь прощения просить не умею. И не люблю. Но все-таки пытаюсь это сделать. Скажи что-нибудь, не смотри на меня, как в пустоту.
Лучше бы он этого не говорил. Красная пелена, заслонившая все поле зрения, сгустилась.
– Знаешь что, придурок, – выпалила она, – я думаю, что ты сейчас врешь. Все твои извинялочки – вранье. Ни черта тебе не жаль, ты просто хочешь, чтобы я тут сейчас расслабилась – бал, все дела. «Если бы все пошло не так», что тогда? Я бы не узнала, на что ты способен? Тому, кто не в курсе, в спину бить сподручнее? Все эти ваши прощения на один день – притворство фигово, как и все, что ты мне тут наплел.
Сказала и выдохнула.
Вытряхни уже его из головы ну же, ну!
И словно отпустило. Внутри сделалось легко и звонко. А снаружи стало тихо. И тоже как-то звонко.
Как это водится, как это бывает в анекдотах и комедиях, ее гневная тирада пришлась на тот момент, когда музыка в очередной раз смолкла. И теперь все смотрели на нее, но уже не восхищенно, а удивленно и обиженно. И Диймар тоже. Так, словно увидел ее впервые, но при этой их «первой встрече» уже она приставила лезвие к его горлу.
– Ты совсем дура, если так считаешь, – выдавил он наконец. – И про меня, и про «все наши прощения». – Глаза его как-то странно блеснули. Он не удержался, выругался сквозь зубы и продолжил дрогнувшим голосом: – Зачем я вообще с тобой тут время теряю?
Он резко развернулся и направился к выходу из зала. А Карина осталась стоять уже без особой уверенности в своей правоте и с ощущением потери между лопатками, там, где несколько секунд назад лежала большая теплая ладонь.
– Сегодня день такой: то не так пойму, то не так ляпну, – сообщила она всем, кто еще таращился на нее.
И поплелась за Диймаром. Кажется, сейчас придется испытать на самой себе волшебную силу однодневного прощения… Ей показалось или он едва не пустил слезу?
Танцующие расступались перед ней. Но в этом не было ничего от прежнего восхищения. Когда они с Диймаром переругивались посреди зала перед тем, как начать танцевать, ей было абсолютно наплевать, что они мешают кружащимся вокруг парам, но сейчас хотелось провалиться сквозь пол.
И еще она вдруг с абсолютной, почти пугающей ясностью поняла, почему Диймар накинулся на Митьку. Сама в такой ситуации накинулась бы.
Провалиться Карине не удалось. На выходе она увидела Антона. Он стоял, подперев спиной дверной косяк, и явно ждал, когда она подойдет. Очень интересно, слышал ли он ее прекрасное и замечательное выступление?
– Ты была неподражаема, – слегка поклонился он.
Значит, слышал.
– Не доставай, – буркнула Карина.
Только бы Антон не начал ее воспитывать и поучать. Но он все же оказался своим парнем.
