Последний натиск на восток. Ч. 1 - Дмитрий Чайка
— Не кажется, — кивнул Вацлав. — это Любуш ее и продал. Он за нее мог любые деньги попросить, и ему их заплатили бы.
— Тогда его тут нет, — хлопнул по столу Марк. — Ты просто не понимаешь местных традиций. Roma traditoribus non premia. «Рим предателям не платит». Твой Любуш уже отравлен или валяется в канаве с ножом в сердце.
— Ты его плохо знаешь, — покачал головой Вацлав. — Он Тайный Приказ за нос водил, занимаясь делом, за которое лютая смерть положена. Он не попадется на дешевую уловку. Он деньги получил, а только потом княгиню ромеям отдал. А вот куда он с ними делся, чтобы старость встретить, это большой вопрос. У него семья большая, одних сыновей пятеро, да жены их, да внуки… Всех не спрячешь.
— Он богат? — снова задумался Марк.
— Да, — кивнул Вацлав. — Он долгие годы евнухов ромеям продавал. И пока жупаном был, много чего под себя подмял. Жадный он необыкновенно. Думаю, у него золота много скоплено. Семья большая, он уходил на ладье вниз по реке. За Белградом потеряли его след.
— Он может быть где угодно, — задумался Марк. — Он может уплыть на юг и осесть у арабов. Если сменить веру, там сейчас довольно безопасно. Новый Пророк держит порядок железной рукой. Может уплыть в Тумен-Тархан[3], или к хазарам. Или вовсе нанять дружину и стать князем у словен на востоке.
— Да, это возможно, — кивнул головой Вацлав. — Не забывай, он торгует евнухами. Кто еще занимается этим?
— Абасги[4], — пояснил Марк. — Их князья живут с этого промысла. Когда-то Империя попробовала запретить им это. Чуть до войны дело не дошло.
— Тогда чужаку нечего делать в их землях, — сказал Вацлав. — Ему не дадут заниматься этим, слишком много желающих. А вот уйти в леса на восток — это вполне возможно. И мальчишек там по глухим весям — великое множество. Он ведь жадный, как голодный волк. Он не откажется от привычного заработка, а его золото не бесконечно.
— Тогда нужно иди в «Долину Плача» и смотреть товар! — сказал после недолгого раздумья Марк. — Как только мы увидим словенских мальчишек, которых недавно оскопили, мы будем искать тех, кто это сделал.
— Но награду все-таки объявим, — кивнул Вацлав. — Мы не будем отказываться ни от одной возможности. Вдруг, мы все-таки ошибаемся…
— Вот еще что, воин, — помялся Марк. — Ты, когда с ромеями дела ведешь, лучше называйся франком из Турне. Это такая дыра, что купцов оттуда в Константинополе отродясь не было. И не опасается их никто, потому что никто и не знает, где этот самый Турне вообще находится. Купец, и купец. А вот к новгородским торговцам тут внимательно присматриваются. Вдруг лазутчики…
Глава 5
Ноябрь 629 года. Новгород. Словения
Месяц листопад свое название не оправдывал вовсе. Листья облетели уже давно, а на дорогах спеклась в комья мерзлая грязь, тронутая первым морозцем, что тайком прокрался в эти земли вслед за осенними дождями. Жупаны и старосты вздохнули от своих забот, подсчитали урожай, раскинув его на всех едоков и передав часть зерна от сильных весей слабым. Жили тут всем миром, а потому и шел избыток жита голодным, за что те оставались должны своим соседям. Ну, а если и не было избытка, то все равно делили по едокам. Сегодня у соседа стадо кабанов поле потравило, а завтра они к тебе самому наведаются. Будут должники извозом свои долги отрабатывать, или на заготовке леса, или на расчистке берега от зарослей, чтобы бурлаки по весне протащили корабли без малейшей задержки. За это строго спрашивали со старост. Пожалуется какой купец Большому боярину Люту, тот мигом ревизора пришлет. И идет тот староста, что за волостью своей недоглядел, обратно в родную весь, простым пахарем.
Перестали с приходом холодов рубить камень в окрестностях Солеграда. Всех варнаков, лазутчиков и бродяг погнали в соляную шахту, туда, где тепло и сухо. Жупан Горазд изрядно навострился создавать запасы соли, перегоняя по мере надобности людей то на одни работы, то на другие. Горожане, те, что с достатком, забили погреба зерном, кадушками с зерном и салом, вязанками соленой рыбы, провесными окороками, капустой, репой, грибами и косицами, сплетенными из головок репчатого лука. Те, кто победнее, закопали в ямы жито и повесили под стрехой лещей и щук, дожидаясь, когда запах сладковатой тухлятины скажет: дошла рыбка! Можно есть! Но таких бедолаг уже совсем мало было. Соль государь отпускал по разумной цене, не пытаясь снять с людей последние портки.
Месяц Листопад — время, когда старосты едут в Приказы с годовым отчетом, моля богов, чтобы не попасться лишний раз на глаза госпоже Любаве. Иногда им везло, и тогда какой-нибудь подьячий мог тот отчет принять. И было это для старост счастьем великим. Боялись тертые мужики эту ведьму просто до икоты. Смотрит невзрачная пигалица, увешанная золотом с головы до ног, на такого старосту, и словно душу из него своим взглядом вынимает.
— Где, — спрашивает она, — недоимка за прошлый год? Ты мне что в прошлый листопад говорил? Помнишь?
Староста и сам забыл, что он в том году плел, лишь бы с глаз ее ведьминых поскорее уйти, а она тот разговор дословно повторит, а потом скажет:
— Тебе, староста, баранов пасти в аварском кочевье, а не государеву службу нести. — Двадцать мер ячменя за тобой, помни! А чтобы не забыл, я их у тебя на всякий случай из жалования вычту. Ты же у нас не забываешь двадцатую долю получать? Так-то. Свободен!
— Да леший с ним, с этим ячменем, — утирает пот со лба староста, когда за ним захлопывается тяжелая дверь. — Вычла и вычла, я свое возьму еще. Но какова ведьма! Внутри ажник трусится все!
— Что, почтенный? — сочувственно смотрели на него собратья по цеху, такие же старосты, как и он сам. Тут все стояли в очередь на прием. — Зла сегодня боярыня?
— Да лучше бы зла была, — сплюнет бедолага, собираясь в свою волость, куда-нибудь за сотню с хвостом миль, в хорватские земли. — Отчет сдал, и на год отмучился. Загляну-ка я в государев кабак. Надо это дело обмыть!
— Жупанство Бертахара, восьмая волость, заходи! — крикнет госпожа Любава, и очередной бедолага вкатывается бочком в кабинет, не забывая сдернуть с головы меховую шапку. — У тебя, староста, с прошлого года восемь белок недосдача…, — слышали
