Владимир Коваленко - Крылья империи
— Не успеем, полковник. Они же раньше протухнут.
Этот уже шутит. Хорошо. Только бы патронов хватило!
Так призрак слабости сделал их сильными.
Против дикарей — каре. Если же надо пробиться сквозь большую толпу — колонна. До этого додумался не только Суворов. Виргинцы поступили точно так же. Им бы еще румынскую степь! Пока было хоть какое-то подобие дороги, они держались. Потом строй начал разваливаться. Через час на кстати попавшейся опушке виргинцев собралось на полсотни меньше. Многие все еще тащили на себе раненых.
— Раненых придется бросить, — сказал пристроившийся к Вашингтону со всем своим взводом сержант, — иначе мы все подохнем, сэр.
— Добить, — поправил полковник, — ирокезы же на нас подумали. А они и так не агнцы.
— Еще какие не агнцы, — согласился сивоусый. Потухшая трубка словно прилипла к уголку его рта, — но у нас сосунков много. И среди раненых тоже. Они не поймут, сэр.
— Черт с ними. Выполняйте приказ.
— Да, сэр.
— И еще. Сделайте это штыками, что ли. У нас не так уж много зарядов…
— Итак, канадские французы согласились не только укрыть всех, кто пока не может летать, на полгода, но и помочь эвакуировать русскую экспедицию, — докладывала Лиэ Бор Нио. — Цена умеренная; десять бочек с первосортным пером.
— Но до линьки еще далеко!
— Нас все еще довольно много. Просто каждый должен доставить себе неудовольствие и вырвать два-три маховых пера.
Это, разумеется, Тембенчинский. Несмотря на непривычную длину русского имени, все лаинцы предпочитали называть Баглира именно так. Даже не ленились произнести «Михаил Петрович» и «светлейший князь». Потому что от этих слов их не передергивало так, как от фамилии его отца. Это при том, что к выступающей из-под зеленой краски черно-желтой расцветке они относились довольно ровно.
Из людей присутствовал только Скуратов. Проведенная им операция в индейском селении, направившая мщение ирокезов против английских колонистов, создала ему ореол героя и выразителя народного гнева. Тембенчинский, считая учиненную резню аморальной, против нее возражал — и если бы он не был тимматцем, на пользу ему это бы не пошло. Скуратову к тому же пришлось применить некоторые фамильные таланты. К пыточному делу, между прочим, никакого отношения не имеющие. Он организовал доставку себя по воздуху к полю боя. Скоординировал действия групп, подошедших опять же по воздуху, для последующей наземной атаки с теми, кто нападал сверху. Сумел проследить, чтобы его воинство в отчаянном рукопашном бою — при добивании — не пользовалось «естественным оружием» в виде клыков и когтей и при этом не упустило живым ни одного человека. Затем некоторые неправильно поврежденные тела спрятал в домах и, пока лаинцы выносили освобожденных пленников, аккуратно взорвал или поджег все, что и создало картину чересчур точного расстрела из пушек. А вот перо и ценности прихватить не догадался.
Хотя почему не догадался? Просто — не счел нужным. Такой у него был расчет — на то, что ирокезы найдут добычу из сожженной деревни при убитых виргинцах. И не будут искать другой след. А если будут, то менее пристально.
— Я сам готов показать пример, — продолжал Баглир, — но боюсь, мои крылья еще не доросли до первого сорта. Даже покинуть эти негостеприимные места мне придется вместе со своими бескрылыми.
— Нет, — заявил ему Тир, ткнув в его сторону крылом, — полетишь вместе с нами. Ты тимматец. Хотя и бесхвостый. И доверия тебе нет.
— Пока нет, — уточнила его заместительница.
Тир же гордо выпятил грудь. Мол, я — параноик и этим горжусь. Скуратов похлопал Баглира по плечу. Тот послушно перевел.
— А в рыло? — громогласно поинтересовался Скуратов. — Мы своих командиров в заложники не выдаем.
— Тем более, — добавил от себя Баглир, воспроизведя этот вопль возмущения в понятных лайнцам выражениях, — если вы примете мои земли, а через поселение на них и русское подданство, то, напоминаю, я целый фельдмаршал и светлейший князь. И меня надо не в заложники брать, а слушаться…
— Когда увижу эти земли, если они настолько хороши, первый тебя признаю хоть князем, хоть вождем, хоть королем, — сказал Тир, — но сначала хочу их увидеть.
— Нужен же нам проводник. — Лиэ говорила просительно, и кулаки Скуратова разжались как-то сами собой. — А ты в два раза тяжелее. Про Мировича я и не говорю. Его и восьмеро не утащат. И вообще — соглашайтесь, князь.
— Только не уроните, — смирившись, предупредил Баглир, — а то вам моя жена окажется опаснее любых ирокезов.
Обернулся — Скуратов пихнул его локтем. Перевел.
— А я им еще от себя добавлю, — заявил тот. — Одна у меня при дворе протекция. Ты. А это для карьеры ничуть не менее важно, чем правильно жениться.
— Геосинклиналь, — сообщил кто-то, сведущий в геологии. — Камни лить придется.
Лаинцы деловито кивали. Казалось бы, давно ли жили едва не в норах. Но бревенчатые домики, приготовленные русскими строителями, иначе как временное жилье воспринять не пожелали.
Но строили пока то, без чего было не обойтись: садки для рыбы, грибные плантации. Идею сельского хозяйства на открытом грунте их цивилизация упустила из-за очень сурового климата. Поэтому все ранние стадии развития лаинцы прожили почти исключительно на рыбе. И, только получив довольно сложные инструменты, смогли перевести города на самообеспечение. Город своим теплом грел расположенные под ним пищевые пещеры. Он же снабжал их питательными веществами. Или не снабжал. Лаинцы вполне могли себе позволить собрать немного лесной подстилки на удобрения. Большинство же тимматских городов были окружены ледником и вынужденно перешли на почти полностью замкнутый цикл. Правда, к биологическим отходам, перебродившим и обеззараженным, добавлялись — в небольших количествах — водоросли.
Изобилие североамериканских лесов изумляло и смущало лаинцев. Здесь же, в Сибири, на границе тайги и тундры, они наконец почувствовали себя дома. И стали обустраиваться привычно и правильно. Город еще не получил имени, но план и проект развития уже имел. Поэтому возникающие производства и службы обеспечения располагались, несмотря на все неудобства, полукругом, в центре которого до поры колыхались корабельные сосны.
Сбылось и одно из неприятнейших опасений губернатора Соймонова. На полтораста верст от нового города пушной — да и всякий хищный зверь крупнее хорька прекратил существование.
— Все равно лес придется сводить, — рубил рукой Баглир в Тобольске. — Останутся только отдельные очаги, носящие парковый характер. И если лосей, оленей и — тем более — белок там еще возможно терпеть, что прикажете делать с волками, медведями, даже кабанами? Вот скажите, Федор Иванович, по Версалю волки шастают?
