Руны огненных птиц - Анна Ёрм
– Я рад, господин.
Асгид кивнул.
– Я слышал, что хульдры говорят о ней. Будто она несчастна. Вот только это теперь не моя забота.
– Что с ней?
– Что с ней? – передразнил Асгид и фыркнул. – Она стала человеком.
– Разве это настолько плохо?
– Тебе ли не знать, Ситрик… Тебе ли не знать. – Асгид покачал головой. – Но что же. Она сама наказала себя, выбрав судьбу человека. Я не виновен во всех тех бедах, что стряслись с нею после того, как она ушла из моей обители. Всё теперь лишь буйные всходы её выбора.
– Зато она больше не в долгу перед тобой и живёт с тем, кого выбрала её душа.
Асгид будто не услышал этого. Он произнёс:
– Твой путь лежит через её дом, как прежде.
– Верно, – согласился Ситрик.
– Надеюсь, она встретит тебя как подобает. Ты дорогой для неё гость. Уж прости меня, птица, но боюсь, что я не могу угостить тебя бараниной да уложить спать на мягкие кровати. Гусиный лук и сырая трава под боком тебя не обрадуют так, как человеческий дом и еда. Спать на земле тебе могло надоесть.
Ситрик усмехнулся.
– Я успел привыкнуть к такому гостеприимству леса, но, право, я бы не отказался от мяса и жарко натопленной бани.
– Тогда ступай, – мягко произнёс Лесной ярл. – Мои хульдры проводят тебя.
– Я помню дорогу.
Ярл попрощался, и Ситрик, поклонившись ему, ушёл. Он ступил на знакомую тропу, что вела к дому Бирны, и тревога опутала его серебряной паутиной. Чем теперь жили Бирна и Бьёрн, если Асгид запретил им охотиться и выращивать зерно? Почему Асгид говорил о хульдре, ставшей человеком, так, будто судьба её стала невыносимой?
Лес был хоженый, и тропа под ногами была истёрта сотнями копыт и ног. Скоро уж деревья расступились, обнажив поросшие сорной травой и хвощом поля. Лишь малая часть вокруг домов батраков была возделана. Вместе с ветром над полем летели лепестки отцветающих яблонь, сияющие в жидких сумерках ночи, как падающие звёзды.
Впереди на невысоком холме вырос частокол, за которым прятался богатый дом Бьёрна. Ситрик шёл к нему, с трудом переставляя ноги. Но от одной лишь мысли, что вскоре он окажется в человеческом жилье, ему становилось хорошо и радостно.
Наконец он опустил руку на ворота и постучал. Как в прошлый раз, звонко залаял пёс и принялся прыгать на ворота, гремя засовом. От этого грохота, верно, проснулись не только хозяева дома, но и весь рабочий люд в округе. Лай подхватили и другие псы, разнося весть о ночном страннике.
Не скоро к воротам подошла женщина. Она бросила на Ситрика взгляд сквозь щёлку и спросила, кем он будет. Гость ответил, сказав, что он друг Бирны. Помедлив, служанка наконец впустила Ситрика, и пёс, бегавший по двору, тут же радостно бросился на него, испачкав тому подол рубахи и штаны.
– Хозяева спят? – спросил парень.
– Бирна спит, Бьёрн ещё нет. Ты проходи.
Постучав, Ситрик показался на пороге и прошёл в большую комнату, где горел очаг. Широкоплечий мужчина, сидевший у огня, тут же обратил свой взор на вошедшего. Бьёрн почти не изменился за то время, что Ситрик не видел его, а вот мужчина нахмурился, пытаясь вспомнить давнего гостя.
– Ах, так это ты! – наконец разразился Бьёрн и великодушно улыбнулся. – Проходи. Тебя и не признать сразу.
Вместе с Ситриком к очагу подошла и служанка. В руках она держала куль светлой ткани, и парень не сразу сообразил, что женщина была с ребёнком. Бьёрн, заметив, что Ситрик смотрит на младенца, произнёс:
– Это наш сын. Ньёд. Родился седмицы три назад.
– Вот это радость! – подивился Ситрик, но лицо Бьёрна неожиданно сникло. – Что-то с Бирной? Как она?
Мужчина вздохнул, а после неохотно произнёс, понизив голос:
– Потихоньку. Ты, это, лучше поешь да ложись спать. Завтра велю баню натопить да чего повкуснее сготовить. Гисла, чего там у нас осталось с ужина?
Весь остаток ночи ребёнок плакал, и Гисла качала его на руках. Рано утром приходила кормилица со своим младенцем, и крик в доме стоял невыносимый, однако Бирна даже не вставала с постели. Ситрик слышал, как Бьёрн ворчал да грозился оставить дом или выставить за дверь кормилицу вместе с детьми, лишь бы не слушать снова детский плач.
После бани и вкуснейшего ягнёнка хозяин дома снова подобрел. Ситрик же вновь почувствовал слабость, и Гисла, ненадолго оставив ребёнка с матерью, помогла ему с раной, перевязав плечо. Запоздало за столом появилась и Бирна, заспанная и уставшая ото сна. Ситрик радостно приветствовал хозяйку дома, но, когда увидел её печальное лицо, сник сам.
Казалось, что ничего не осталось от прежней красоты хульдры. Лицо её было в морщинах и красных пятнах прыщей, под глазами залегла тень, а волосы, прежде пушистые, были заплетены в тонкую косу по голове. Руки и плечи её теперь были так худы, что платья висели на ней, будто были с чужого плеча. Глаза её казались потухшими. По тому, как часто Гисла ходила к соседке-кормилице, Ситрик понял, что молока у Бирны не было вовсе. Муж смотрел на хозяйку дома с жалостью, скрытой под холодным раздражением и силой.
– Расскажи, где был, – попросила Бирна у путника и, запустив руки в мясо, наконец слабо улыбнулась. – Рада, что ты цел.
– Не сказал бы, что я остался целым.
Ситрик охотно поведал Бирне и Бьёрну о своих странствиях, надеясь, что это хоть сколько-нибудь развеселит и заинтересует хозяйку. Он рассказал ей и о Зелёном покрове, и о нойте, что изготовила его. Лишь умолчал об Асгиде и его уговоре. Верно, зрение уже вернулось к Лесному ярлу, и это могло огорчить и напугать Бирну. Бьёрн пил пиво и слушал, дивясь приключениям. Всё, что говорил Ситрик, казалось ему красивой и складной ложью. Он будто бы сам позабыл, что жена его прошлым летом была хульдрой. Бирна слушала с интересом, и в глазах её наконец-то появился живой блеск.
Говорил Ситрик чуть ли не всё утро, и дневное теперь солнце вовсю жарило отвыкшую от тепла землю. Он понимал, что стоит уж идти дальше, чтобы до наступления сумерек добраться до переправы, но так хорошо было дома у Бирны. Да и пиво женщина варила вкусное.
Когда он, утомившись, закончил свой рассказ, хозяйка снова сникла. Ситрик спросил её, чем жили она и её муж всё это время.
– Коровки у нас сильно болеют, – поделилась Бирна. –
