Елизавета Дворецкая - След черного волка

Накинув на плечи свою свиту, Вершина взял и для Замили – хотя она никогда не жаловалась на холод и, кажется, его не замечала. Пошел назад на поляну. Спать еще не тянуло: Вершина вообще теперь очень мало спал. Думал даже дождаться матери и послушать, что та скажет про свадьбу внучки.

Хотя вернуться Темяна обещала только к утру. Ей предстояло сторожить молодых; по намекам матери Вершина понял, что она ожидает от свадебной ночи чего‑то особенного и даже опасного. Сам он тоже кое‑чего опасался. Многие в роду считали, что обычных пятен на сорочке молодой утром не будет. Замиля в прежние годы не раз намекала князю, что он вовсе никогда не выдаст замуж старшую дочь, которая днем и ночью неразлучна с родным братом. Вершина не желал слушать. Хотя вздыхал про себя: как знать, чего ждать от детей Велезоры?

Вершина вышел на поляну и вздрогнул от неожиданности: Замиля была здесь не одна. Перед ней кто‑то стоял. Кому тут быть? Обычные люди не ходят на Волчий остров, а бойники живут на другом его конце – да и что им за дело до Замили?

Обдало жаром, пробрала дрожь. Да человек ли это?

– Эй! – Вершина торопливо шагнул вперед.

Пришелец обернулся, и Вершина вытаращил глаза. Голова пошла кругом. Даже в сумерках он не мог не узнать этого парня, но был настолько не готов увидеть его здесь и сейчас, что не поверил глазам. И только смотрел в это знакомое смуглое лицо, черные отросшие волосы, непривычную черную бородку на юношеских щеках, из‑за чего сын его Хвалис выглядел совсем другим человеком. Будто часть сна вдруг ворвалась в явь осеннего вечера.

– Ты… – Вершина протянул руку, но не посмел его коснуться. – Блазень… сгинь… откуда…

Но и Хвалис смотрел на него выпученными глазами, с приоткрытым ртом, застыв в изумлении.

– Т… ты откуда взялся? – Вершина все же первым пришел в себя. – Хвалис! Ты живой?

– Й‑я жи‑жи‑вой… – стуча зубами, отозвался пришелец. – А т‑ты‑и?

– Я? – Вершина в недоумении показал на себя. – Конеч… нет, – опомнился он. – Я… не живой. Здесь теперь я. На Острове.

– К‑к‑как? Ты не у‑упо‑покоен? – Хвалис все никак не мог справиться с дрожью и попятился. – Т‑ты… не лежится тебе… т‑ты м‑мести ищешь?

– Мести? – Этого Вершина не понял. – За что?

– З‑за смерть твою безвременную. П‑погубили тебя обо… ротни?

Хвалис запнулся: его поразила новая ужасная мысль. А что, если отец, умерший, как ему сказали, но очевидно не лежащий спокойно под родовым курганом, явился искать мести ему ! Или матери. Потому что не одни оборотни, но и Замиля с Хвалисом, в конце концов, виновны в том, что Вершина стал жертвой подсадного духа.

– Да никто меня не губил! Я сам… сам решил уйти.

– К‑куда?

– Да сюда! – Вершина уже почти опомнился. – На Остров! Какой из меня теперь князь, коли я под порчей был! Теперь здесь живу.

– Жи… живешь? Так ты не умер?

Хвалис тоже немного отошел от потрясения и даже сделал шаг к отцу.

– Я жи… ну… телом живой. – Вершина слегка постучал себя по груди. Называть себя полностью живым он не имел права. – Но для угрян умер я. Теперь «в дедах». Вот, жи… сидим тут с матерью, – он кивнул на Замилю, которая подняла голову и переводила взгляд с одного на другого. – А ты‑то живой, скажи мне? Откуда взялся?

Вершина подошел к Хвалису почти вплотную. Духов он и здесь видеть не научился, а сын выглядел совершенно как все живые – только таким заросшим, грязным, оборванным и исхудалым, каким Вершина никогда свое злополучное чадо не видел. И правда, будто с крады сбежал.

– Батюшка! – Хвалис переменился в лице от облегчения. – А я думал… мне сказали… что умер ты. Я из Смолянска утек. Там одна баба… добрая… воеводская жена… жалела меня. Помогла. Дала с собой кой‑чего и челнок указала где взять. Не мог я больше в неволе жить, в чужой земле. Все думал, как тут матушка моя одна? Говорят, замучили ее, ума лишили…

– Как же ты добрался?

– Ясна… ну, та баба сказала мне, когда из Смолянска по Днепру на Оку купцы поедут. Я за ними и пристал. Плыл позади, чтоб им в глаза не бросаться и их из виду не терять. На Осьму пришел за ними, а там уж челн бросил, по лесу, по их следу пошел. Дорогу разведал, другой челн в какой‑то веси увел. А дальше уже знай греби вниз по Угре. Так и добрался.

– Сынок! – Вершина перевел дух и обнял его. – Живой! Слава чурам! А я только о тебе и думал! Как там, думаю, соколик мой…

– И ты жив, батюшка, слава чурам! Матушка! – Хвалис повернулся к Замиле. – Что она… узнает меня?

Вершина вздохнул.

– Да не сказать чтобы она кого узнавала… А гляди‑ка! Вроде ожила немного!

Он сам удивился: Замиля, прежде ко всему безучастная, сейчас сидела прямо, глядела в лицо то мужу, то сыну. Узнавания и радости на ее лице не было, но было некое внимание.

– Матушка! Взгляни на меня! – Хвалис опустился на колени перед бревном, где она сидела. – Я с тобой. Неужели не узнаешь? Может, мы тебя еще исцелим. Мне Ясна один корешок дала – хороший корешок, сильный. Говорит, от духов обороняет. Может, поможет тебе?

Он снял с шеи какой‑то маленький мешочек на ремешке и надел его на шею Замили.

Она вдруг вскрикнула и вцепилась в его руки. От этого пронзительного вопля и ее резкого движения Вершина невольно отшатнулся; Хвалис дернулся и упал на спину.

Перед глазами его вспыхнуло черное пламя, все тело охватил неистовый жар. Хвалис закричал, чувствуя давящую тяжесть: это повалилась на него Замиля, но он сейчас ничего вокруг себя не видел. Черное пламя разливалось по жилам, кожа как будто лопалась и тут же срасталась вновь, кости ходили ходуном, точно избу разносят по бревнышку и собирают нечто новое…

– Да что с тобой? – Вершина, взяв себя в руки, кинулся к жене, попытался ее поднять.

Она оказалась такой тяжелой, что он едва смог стащить ее с упавшего Хвалиса и опустил тут же на траву.

– Сынок! – Вершина взял Хвалиса за руку, но тот высвободился.

Кричать он уже перестал и лишь молча глядел в темнеющее небо.

Потом сел. Вершина смотрел на него, уже догадываясь, что произошло. Перевел взгляд на Замилю: она так и лежала, как он ее оставил, не шелохнулась даже.

Страшное подозрение заполнило душу. Переведя тревожный взгляд с парня на женщину, Вершина дрожащей рукой взял ее запястье, пощупал жилку. Ничего не нашел. Хвалис сидел неподвижно, глядя перед собой и не замечая, как рядом отец хлопочет над телом матери.

У Вершины так стучали зубы, что он не мог подобрать нижнюю челюсть.

– Т‑ты… – как недавно сын, он пытался обратиться к Хвалису и не мог.

Ибо не знал, к кому теперь обращается.