Князь Барбашин 3 (СИ) - Родин Дмитрий Михайлович

Тем временем розмыслы попытались провернуть трюк с петардой. Под густым огнём, они сумели добраться до ворот и даже взорвать их, однако штурм города всё же провалился. Потеряв почти две сотни своих ратников, рижане сумели отбросить русских и завалить ворота камнями, землёй и различным мусором. Так что обе стороны остались при своих.

Зато под землёй началась самая настоящая война. Подкопы прерывались контрподкопами и в узких лазах сходились в рукопашную десятки человек. Не меньше крови лилось и возле дамбы, которую рижане столь неосмотрительно дозволили построить. Теперь рижане хотели во чтобы то ни стало взорвать её, дабы вернуть воду в ров, а русские, разумеется, старались этому помешать.

Ни на день не прекращалась и бомбардировка города. Огонь был перемещен от уже сильно поврежденной Песочной башни на Серую и участок стены между ними. В самом городе царил ад. Под смертоносным градом ядер и бомб жители метались по заваленным трупами улицам борясь с пожарами или прятались в подвалах собственных домов. Их вера в успех таяла с каждым новым днём, а слух о поражении армии магистра и вовсе подорвал последнюю надежду.

А в ночь на четверг, в Астафьев день, розмыслам удалось-таки не только подвести подкоп под стену, но и взорвать заложенную в нём бомбу до того, как рижане успели прорыть свой контрподкоп.

Когда восток побелел, и красной полосой обозначилось место восхода, заранее поднятые войска с лестницами в руках бросились к месту подрыва. Сверху, с уцелевших стен и башен, сыпались на них камни, летели пищальные пули, лилась смола и кипяток. Но ряды защитников были слишком малы, чтобы остановить ревущий поток. И всё же им это удалось.

Бой был страшен. Крест-накрест лежали мёртвый на живом и живой на мёртвом. Кровь в буквальном смысле лилась ручьями меж битых кирпичей. Рижане дрались с отчаянием проигравших и смогли отразить первый вал. Но следом шёл второй эшелон атакующих войск. Навалившись, они смогли преодолеть значительно осевший участок стены и оказались внутри города. На них тут же бросились новые отряды защитников, но сзади уже подбегали очередные полки, которые лезли по лестницам до самого гребня стены или подпирали своих товарищей в проломе, паля в рижан из всего, что могло стрелять.

Спустя час безудержной рубки стрельцам и пищальникам удалось отодвинуть защитников от стены и это стало началом конца. Вопли горя огласили побежденный город. Уничтожая сопротивление улица за улицей, воины врывались в дома, хватая пленных и предавая жилища ограблению. А за их спинами полк за полком входило в город царское войско, растекаясь по его узким улочкам.

В порту жарко горели корабли, а те, которые ещё можно было спасти мореходы и морские стрельцы спешно уводили за реку. А вот спасти торговые склады у Андрея не получилось, о чём он сожалел больше, чем о погибших рижанах. Зато осознание того, что Рига, веками закрывавшая выход к морю русичам и литвинам, отныне станет русским портом, грело его душу ощущением хорошо выполненной работы. Флот ведь не только кораблики. Флот - это прежде всего инфраструктура. И получить в руки рижский порт дорогого стоило. Похоже, вскоре Олексе предстояло покинуть обжитой им Полоцк и начинать обустраиваться на новом месте.

Ну и дети. Ведь всё войско знало о том, что за малых детишек, чья цена ломанное пуло, люди князя платили достойно полновесным серебром или дорогим товаром. Что поделать, здесь ещё не понимали простую истинну, что правильное воспитание молодого поколения является приоритетной задачей для общества. А он знал. И старался это знание воплотить в жизнь.

21 сентября 1526 года славный город Рига перестал быть вольным ганзейским городом и перешёл под временное управление царской администрации, так как сам епископ после поражения на дороге в Феллин, так и не вышел к русским войскам, то есть либо сгинул где-нибудь в лесу или на болоте, либо, что скорее всего, пребывал нынче в плену у магистра. Все рижские грамоты, по примеру Новгорода, были сожжены и новый городской статус, а также городские привилегии предстояло написать заново. Так что зря рижане не согласились на капитуляцию. Ведь это, кроме всего вышесказанного, дало повод царским воеводам полностью выселить немецкий элемент из города, как неблагонадёжный и заменить его русскими людьми. Всё же до петровской глупости, скопом хватать иноземцев на службу и оставлять на месте горожан, рюриковичи ещё не дошли.

Но было в этой победе всё же одно маленькое, но далеко идущее "но". Пороха на взятие города истратили столь изрядно, что Андрей сильно боялся, что для взятия такого хорошо укреплённого пункта, как Ревель, его могло уже и не хватить. Впрочем, до Ревеля было ещё далеко. Перед русским войском лежало ещё немало городов и замков, которые предстояло взять...

Глава 12

Несмотря на все победные реляции, идущие из Ливонии, оставшиеся в Москве царь и думцы пребывали совсем не в эйфории. Ибо пока основные силы армии громили рыцарей, полыхнуло в казанском крае. Да ещё как полыхнуло!

Хотя после того, как Казань сгорела дотла, многим показалось, что основные проблемы на казанской украйне уже решены, и осталось лишь взять ханские земли под государеву руку, да раздать её ближникам в вотчины, а дворянам в поместья. Причем, сделать это, не считаясь с былыми пожалованиями, ведь очень много биев и мурз погибло на Итяковом поле или во время осады, а их наследники сбежали кто в Крым, а кто и в сибирскую землю. Так что у всех казанцев, кто не склонился в покорности перед русским государем, всё имущество было просто и без затей отобрано в казну, а все ханские тарханы аннулированы.

У тех же представителей казанской аристократии, кто решился перейти на русскую службу, вотчины тоже были отобраны, но взамен они получили жалованные грамоты на право владеть новыми, порой даже более обширными поместьями "без грамот и выписей с казанских дач по старине", то есть на вотчинных правах, как в прежние времена. Однако эти вотчины им нарезали в землях луговой черемисы, в наказание тем за то, что до последнего защищали ханство, ну и заодно более крепко привязывая к царской власти бывших беев и мурз, чьё благополучие теперь полностью зависело от устойчивости царской администрации.

И всё равно, испытывая недоверие к казанским феодалам, царское правительство не только начало массовое испомещение дворян из центральных земель, но и стало набирать в служилые люди представителей средних слоев коренного населения с переходом их из ясачного сословия в служилое, с отмежеванием ясачных наделов и пожалования их в качестве поместий. И тем самым создавая противовес старой знати.

А также, словно и этого было мало, с лёгкой руки попаданца на полвека раньше начался и процесс социальной трансформации татарской знати. Это, конечно, не было прямым расказачиванием по типу урезания шляхетского сословия при матушке Екатерине, когда лишали титула любого, кто не мог представить документы о своём шляхетском происхождении, но представители аристократических фамилий бывшего ханства тоже начали постепенно утрачивать свои княжеские и мурзинские титулы, превращаясь в обычных служилых татар с небольшими окладами. То есть дети условного князя Янбахты уже не были князьями и писались в грамотах простыми детьми боярскими, хотя и владели всеми вотчинами своего отца.

Процесс этот был не мгновенным, но действенным и вполне себе сработал в той истории, что знал попаданец.

Однако самый большой удар пришёлся всё же по родоплеменным князьям Луговой стороны. Так, Горная сторона получила от московского правительства три года освобождения от ясака, а луговые жители, помогавшие казанским татарам, такой отсрочки не получили. Но хуже всего было то, что русские бесцеремонно вторглись в привычный уклад жизни луговых черемисов. Раньше-то ведь именно князья, жрецы и вожди отвечали за сбор ясака на своей территории, соблюдали законность, выполняли общие повинности да выставляли военную дружину на случай войны. Теперь же большая часть этих функций была возложена на воевод и дьяков, а племенная верхушка таким образом теряла все рычаги управления над своими народами и превращалась в ненужную никому надстройку.