Юрий Никитин - Начало всех Начал
Не случайно мудрецы твердят, что мир держится на праведниках. Человечество существует только благодаря праведникам. Когда праведники исчезают, человечество оказывается ненужным, ибо человечество без праведников — только разговаривающие животные со своими животными желаниями, животными интересами. Но мир творился для человека, а не для животных. Как только человек исчезает… то зачем весь мир?
Кохба все еще не пришел в себя, бредит, и Ханнуил, поцеловав его в лоб, вышел из комнаты и подошел к Ною и его сыновьям. Те, развезя корм и наполнив кормушки, измученные и подавленные, собрались у единственного окна, наблюдая с ужасом, как гибнет земля.
Лицо Ханнуила было странно спокойным в отличие от перекошенных ужасом лиц сыновей Ноя и его снох.
— Спасибо, — произнес Ханнуил непривычно ровным голосом, как если бы говорило дерево, — что взял меня. Прости, я всегда насмехался над тобой и твоим ковчегом…
Ной отмахнулся.
— Пустое… Ты чего встал? Тебе надо еще лежать.
Ханнуил покачал головой и сказал тем же мертвенно-ровным голосом:
— Теперь я вижу, как был не прав. Прости меня, Ной, за все…
— Не меня проси о прощении, — сказал Ной устало. — Проси Того, Кто наслал погибель на этот мир!
Ханнуил кивнул, лицо его оставалось неподвижным, словно превратилось в деревянную раскрашенную маску.
— Ты снова прав, Ной. Надо было жить, как ты. Ты не только сам по себе жил правильно, но выстоял против моих насмешек, против всей той дурости, что тебе говорили. Я не таков… как и большинство. Мы падки на удовольствия, и хотя понимаю, что прочесть умную книгу — удовольствие выше, но иду и задираю подол женщинам, совокупляюсь со своими же дочерьми, со своей матерью, со своим сыном, а также не пропускаю красивую козочку или упитанную свинью… Это удовольствия грязные, знаю, но они сильнее меня, а я слаб и не могу устоять…
— Ханнуил!
— Ты устоял, — сказал Ханнуил, не слушая Ноя, — потому тебя и можно пустить на развод, как отборное зерно. А мы, как сорняки, должны быть уничтожены.
Ной закричал:
— Стой! Ты признал, ты понял!.. А это уже раскаяние!.. Скажи это Господу, и Он простит!.. И Сам велит мне взять тебя на ковчег!
Ханнуил усмехнулся.
— Но ты же взял?
— Да, но…
— Ты нарушил, — закончил Ханнуил почти весело, — ты нарушил!
Ной огрызнулся:
— Господь никогда не запрещал брать тебя. Или кого-то еще. Вы сами не хотели! Он сказал, чтобы я построил ковчег, взял сыновей с их семьями, а также скот и животных. Вот и все.
— Но это значит, что Господь нас не велел.
Ной потряс головой.
— Нет! Господь все толкует в нашу пользу. В пользу людей!
Ханнуил махнул рукой.
— Да, наверное… но для меня это уже не важно. Ной, я постоянно затрудняю тебя, но прошу… сделай мне еще одно одолжение.
Ной насторожился.
— Что ты хочешь?
— Открой для меня выход. Вода еще не поднялась на холм, так что еще можно. Это моя последняя и единственная просьба! Других не будет.
Ной не успел собраться с мыслями, ответил Хам, он и раньше выскакивал раньше отца, что вообще-то непочтительно, но живая натура Хама требовала реагировать моментально, пока медлительный отец собирается со словами:
— Еще чего! Там смолы осталось на один раз.
Яфет пробормотал:
— Хам прав. Кто знает, сколько смолы еще понадобится.
Сим сказал со вздохом:
— Не делайте этого, Ханнуил. Не надо.
Ханнуил смотрел на Ноя, тот развел руками.
— Ханнуил, я не могу тебя отпустить. Там гибель. Здесь жизнь.
Ханнуил впервые за все время улыбнулся, лицо все такое же отрешенно веселое и странно спокойное, однако Ною показалось, что так мог бы улыбаться только мертвец.
— А зачем мне спасаться?.. — произнес Ханнуил равнодушно. — Я не смогу продлить род. А это все равно, что уже мертв. Прощай, старый приятель. Только сейчас скажу тебе честно: я смеялся над тобой, но… завидовал. Я и хотел бы, как ты, но я слаб волей, как и все остальные, что сейчас гибнут. А в тебе есть сила, твердость, несгибаемость…
Ной вскрикнул:
— Постой!.. Только Господь дает жизнь, и только Он волен ее забирать! Ты станешь великим преступником, если посягнешь на это право Господа. Никто не волен лишать жизни даже себя!
Ханнуил покачал головой. Ноя поразила странная веселость на лице старого приятеля.
— Какое самоубийство? — изумился Ханнуил. — Я всего лишь хочу достойно похоронить своих детей!
Ной смолчал, но в глазах было несогласие. Хам вздохнул, кивнул Ханнуилу. Тот прошептал «спасибо», и они пошли вниз, а за ними отправились и Яфет с Симом.
Ной не видел, только слышал по грохоту, как на нижнем этаже отбивали застывшую смолу и открывали дверь, прилипла намертво, но наконец-то из окошка увидел, как дверка поднялась, превращаясь в широкий и длинный козырек, на пороге появилась фигура Ханнуила, такая нелепая сейчас в роскошном цветном костюме.
Впереди и по бокам с неба падают горящие зловеще-красным огнем капли смолы… нет, уже струи. По земле текут огненные ручьи, воздух горячий и влажный, смола горит, а вода вскипает, грохот доносится как из-под земли, так и с небес.
Ханнуил шагнул, остановился, словно заколебавшись, прошел еще немного, снова замер. Ной видел, как шевелятся губы Ханнуила, то ли впервые обращается к Творцу, то ли богохульствует по привычке, наконец сделал последний шаг, вступая на ту грань, куда порывами злого ветра забрасывает горячие капли.
Кипящая вода пополам с раскаленной смолой целыми водопадами обрушилась на его сразу сгорбившуюся фигуру. Из-за сплошной пелены воды пополам с горящей смолой он то исчезал, то появлялся, его шатало, но упорно шел вперед. До выступающего из воды распростертого тела Къяхи оставалось всего два шага, когда колени Ханнуила подогнулись, он рухнул лицом вниз. Мутные потоки горячей воды сразу скрыли его.
Ной в бессилии ударил себя кулаком в бок, зубы скрипнули в ярости. Земля подпрыгнула, со стороны города, теперь скрытого за пеленой дождя, раздался ужасающий треск, словно разламывали гранитную гору. Взвился огонь, занявший место в десять раз больше площади города, а вслед за ним выметнулась под давлением масса воды.
— В шестисотый год жизни, — прошептал Ной, — во второй месяц, в семнадцатый день месяца, разверзлись все источники земной бездны…
— …и окна небесные отворились, — договорил Сим, он подошел сзади и хмуро смотрел на погибель мира.
На шестисотый год жизни Ноя, размышлял Сим, которому нужно было всегда все понять и разложить по полочкам, в месяц второй в семнадцатый день разверзлись все ключи великой пучины и отворились хляби небесные.
