Влада Южная - Мой враг, моя любимая
Ивар опустил голову.
– Как она? – тихим голосом спросил он.
– Врать не буду. Плохо.
– Ее… сломали?
Отец задумался.
– Нет. Не думаю. Но физическое состояние оставляет желать лучшего.
– Ничего. Это мы поправим, – еще тише пробормотал Ивар. Внезапно он поднял голову: – Но твоих полномочий должно хватить, чтобы повлиять на одного сутенера.
Полномочий хватило. Толстяк легко обнаружился в том же баре, где и прежде. Известного адвоката, участника многих громких дел, он узнал в лицо, а услышав, какие статьи закона могут быть указаны в качестве нарушений, – мгновенно перестал упрямиться. Заверил, что сделка еще не состоялась, он с великой радостью вернет залог первому заказчику и примет чисто символическую плату от таких уважаемых людей.
Передача девушки произошла той же ночью. Ивар вместе с отцом ждали в условленное время на пустыре, расположенном за гетто. С открытого места прекрасно были видны смотровые башни и свет прожекторов. По пустой дороге зашуршали шины, и из темноты появился темный фургон. Он остановился, урча мотором и выпуская из выхлопной трубы белые клубы дыма. Толстяк спрыгнул с пассажирского сиденья и вразвалочку обошел машину.
Ивар почувствовал, как на плечо легла рука отца.
– Я слышал, что девушкам что-то дают при перевозке, – тихим голосом предупредил тот, – чтобы избежать проблем с побегом. Возможно, она будет слегка заторможена…
– Я понял, – скрипнул зубами Ивар. Он боялся пока даже представить, в каком состоянии увидит свою охотницу.
Толстяк медлил, как будто специально испытывал терпение. Открыл одну створку дверей позади фургона, засунул внутрь голову. Застыл.
– Уснул, что ли… – проворчал Ивар.
Отец слабо улыбнулся.
Наконец, из машины, пошатываясь, вышла Кира. Как и предупреждал отец, она выглядела сонной. Ивар не выдержал, бросился, подхватил на руки обмякшее тело девушки. Ее голова безвольно откинулась назад, открывая заострившийся подбородок и нежную кожу на горле. Тысячу раз он представлял себе этот момент: как находит ее, как обнимает и говорит долго-долго о том, сколько кругов ада прошел ради нее и без нее.
Но слова не шли из глотки. Да и Кира их вряд ли бы расслышала.
Впрочем, ничего уже не имело значения. Ивар прижал к себе драгоценную ношу, такую легкую и хрупкую. Охотница пробормотала что-то неразборчивое. Он рассмеялся – словно наждаком провели по стеклу.
– Ты едешь домой, моя девочка, – прошептал Ивар на ухо Кире, унося ее к внедорожнику. – Теперь ты точно едешь домой. Все закончилось.
21
Все закончилось.
Я твердила себе эти слова, как заклинание или мантру с тех самых пор, как увидела отца Ивара. Но поверить не могла. Никогда бы не подумала, что начну бояться испытывать радость. В прошлой жизни, которой мне теперь казались годы, проведенные в заповеднике, такого страха не знала. У той Киры эмоции получались чистыми и понятными. Я плакала, когда мне не хватало мамы. Веселилась и дурачилась с братьями. Доверчиво прижималась к папиному плечу в поисках особой, только ему одному присущей, суровой и сдержанной мужской нежности. Если случалось плохое – грустила. Если выдавался праздник – танцевала до упаду несмотря ни на что.
Но никогда я не прятала радость вглубь себя, как скупердяй – найденную монету.
Теперь казалось, что если достану ее и покажу хоть кому-то еще – улыбкой, сиянием глаз, неосторожным словом – то все сорвется, развеется дымом по ветру и окажется всего лишь сладким сном, утешительной фантазией, от которой придется очнуться на операционном столе.
Вот и получалось вместо радости нечто странное, сладко-щемящее, но не дотягивающее до полноценной эмоции.
– Ну, улыбнись! Ну, напоследок! – просила Ирина, когда мы прощались уже ночью перед моим отъездом в укромном темном углу за бараками.
Я кусала губы и отчаянно мотала головой. Не верилось, что вот так запросто выйду в эти ненавистные ворота. Навсегда. В голову постоянно лезли мысли о том, что все сорвется в последний момент, что кто-нибудь узнает и накажет нас. Отсюда ведь не выходят просто так. Не выходят!
– Ну все. Это мне надо плакать, а не тебе, – сурово хмурила брови Ирина. – Это я остаюсь в этом гадюшнике.
По щекам текли слезы. Расставаться со случайно приобретенной подругой было тяжело. Мы обнялись раз двести как минимум. Говорят, трудности сближают. Говорят, хороших людей в мире больше, чем плохих. Для меня все эти постулаты подтвердились.
– Как ты тут будешь… без меня? – бормотала я и хлюпала носом.
– Кира! Глупенькая! – грустно улыбалась она. – Так же, как и была здесь до тебя! Говоришь так, будто это ты помогала мне обосноваться в гетто, а не наоборот!
– Но твой малыш… – я взглянула на живот Ирины, – ты же постоянно голодная. Кто будет отдавать тебе свою еду теперь?
– А кто должен сам есть, а не помирать с голоду, а? Кто как скелет похудел? – Она уперла кулаки в бока. – Да разберусь я. Не маленькая.
– Но почему ты не захотела поехать со мной? Я за тебя просила! Отец Ивара бы договорился, – спорила я.
– Ну и куда мне потом деваться беременной? М-м?!
– Мы бы что-нибудь придумали…
– Не смеши. Тебе еще только меня на шее не хватало.
– Тогда ты могла бы обратиться к тому покровителю, у которого вы жили с Тимуром. Неужели он отказался бы помочь женщине в положении? Тем более, если раньше был так добр и не выгонял вас, а вы сами ушли.
Ирина тяжело вздохнула и взяла меня за руку. Кончиками пальцев осторожно, чтобы не причинить лишней боли, коснулась браслета на обожженном запястье.
– Кира, этот покровитель – мой брат. Я и с Тимуром познакомилась только благодаря ему. Конечно, он не отказал бы мне. Но я сделала свой выбор осознанно. Место женщины – рядом со своим мужчиной. Мое место – здесь. А твой мужчина уже ждет тебя за воротами. Иди, подружка, – она легонько вытолкнула меня из темного угла на свет. – Иди. Я буду скучать.
Я не успела ответить ни слова. Подошел охранник, которому заплатили, чтобы проводить меня на выход. Уже пересекая двор, я спохватилась, обернулась назад…
Ирины, конечно, уже и след простыл. Возможно, она вернулась в барак и легла спать, как всегда, спокойная и безмятежная в своем трудном счастье. Возможно, ушла подальше, чтобы погрустить. Но ее прикосновение к браслету… и ее брат в правительстве… ее грамотная речь… образование… острый ум… ироничный взгляд на вещи и несгибаемая воля к победе…
– Она не лекхе, – пробормотала я, и охранник покосился в мою сторону.
Но как?! Это не укладывалось в голове, пока толстяк с сигаретой в зубах читал мне и еще нескольким девушкам краткий инструктаж о том, как себя вести и что делать. Как она могла добровольно совершить такой поступок?! Добровольно обменять прежнюю спокойную жизнь на бесконечную борьбу за выживание. Как?!
