Сергей Малицкий - Юдоль
Кай медленно опустил руки. Его меч вместе с ружьем остался у Каттими. Только обрубок меча Хары был спрятан под одеждой. Да ножи были на своих местах, на поясе и в рукавах. И двое черных, что, по словам Хиссы, были посланы почти неизвестным Каю Тамашем, какие-то таинственные тени, напряглись, приготовились к нападению.
— Васа, — сказал Кай, — я все знаю. И не только про то, что ты из тринадцатого клана и что Мити убил Сая. И что вы убили тех несчастных в Ламене. И наверное, много еще кого. Я знаю, что у тебя на голове крест. И знаю, что кланом правит Хара.
— Отдай мне девчонку, — почти прохрипела Васа, поднимая факел над головой.
— Для тебя все кончилось, Васа, — повысил голос Кай. — Не нужно никого убивать. Сиун Хары больше не придет к твоей семье. И не будет угрожать. Твоей семьи больше нет. Хурная больше нет, Васа. Пустота обратила его вместе со всеми жителями в лед.
Она замерла, окаменела на секунду. И этой секунды Каю хватило, чтобы метнуть в кессарку нож. Но точно этой же секунды хватило, чтобы две черные тени метнулись к охотнику и, согнув его страшным ударом в живот, вырвали, разодрав ткань, меч-обрубок у него со спины.
Он пришел в себя почти сразу, вывернулся наизнанку, исторгая в грязный уже снег съеденный в трактире завтрак. Поддерживаемый Армой, дополз, добрался до подводы, отбросил в сторону факел и посмотрел в залитые слезами глаза хрипящей кессарки.
— Где найти Хару?
— Он сам найдет тебя, — прошептала она перед смертью.
— Я жива, — пискнула из-под поленьев Каттими. — Только вымазалась в этом масле. Сейчас.
Среди поленьев показалась голова девчонки.
— Васа мне никогда не нравилась, — заявила она и вытерла рукавом потеки масла на лбу. — Да нас теперь трое?
— Это Арма, — поднял со снега арбалет Кай. — Возьми, девочка. Пригодится. И меч тоже тебе.
— Меч не нужен, — твердо сказала девочка. — Мама дала мне меч. — Она показала обмотанный сукном посох. — Он здесь.
— Хороший кессарский меч стоит денег, — не согласился Кай. — Возьми, пригодится. И вот, — он закрыл глаза Васе, щелкнул пряжкой ее ремня, — возьми пояс клана Кессар. Только не надевай его до конца Пагубы. Все прочее пусть останется при ней.
— Жаль ее, — прошептала Каттими.
— Хорошо. — Арма опустила пояс в суму, обернулась к Каттими, которая уже выбралась из-под поленьев и теперь чистила одежду снегом, обратилась к ней: — Ты хорошо закрываешься. И Кай хорошо закрывается. Но он закрывается, когда надо, а ты всегда закрыта. Ты нарисуешь мне такие же значки на шею, на руки, на ноги, на талию?
— Это больно, — удивленно подняла брови Каттими.
— Все больно, — ответила Арма. — Ничего. Я потерплю. Мне это пригодится потом.
— Что там? — спросила Каттими, показывая в сторону реки.
Кай оглянулся, в дымке над водой показались пока еще далекие росчерки длинных и узких лодок некуманза.
— Это Пагуба для Зены, — сказал Кай.
— Примем бой? — растерянно пробормотала Каттими.
— Нет, уходим, — ответил Кай.
И в это самое мгновение невидимая взгляду золотая паутина опустилась на город. Опустилась, окутала заснеженные дома, крыши, наверное, ушла внутрь жилищ, туда, где царил страх и тревога, а затем вдруг вспыхнула ослепительно и нестерпимо, чтобы через мгновение погаснуть окончательно. Домик бакенщика заскрипел, просел, вспыхнул солнечным лучом, упершимся в серое небо, обрушился и загорелся.
— Эй! — заторопилась Каттими, подхватила поводья, потащила лошадь в сторону от огня. — У нас же все в масле.
— Пошли, — взял за руку Арму Кай. — Надо уходить.
— У тебя куртка на спине разорвана, — сказала девочка. — И ты теперь голодный. Надо было самому отдать ту вещь. Мама ведь сказала тебе, что нужно отдать?
— Ты из стали выплавлена, что ли? — удивился Кай, подсаживая девчонку на телегу.
— Нет, — ответила та, но заплакала только тогда, когда повозка уже двинулась прочь от пылающего дома. Навстречу ей шли люди. Очень много людей. Они несли косы, вилы, котлы, копья, мечи, луки. Они понимали, что могут умереть, но шли к берегу.
Вечером, когда поваливший снег скрыл дороги и тропинки, Кай, Каттими, Арма, Халки и его жена сидели в спрятанном меж заснеженных сосен доме бывшего мельника, пили ягодный отвар и ели пироги с грибами. Арма уже не плакала, хотя молчала и все время смотрела на огонь в печи. Плакала жена Халки, но плакала светлыми слезами. Такими светлыми, что и Каттими не знала, то ли ей плакать вместе с селянкой, то ли улыбаться этим слезам.
— Ты это, — Халки подсел к Каю, почесал затылок, шмыгнул носом, ткнулся им в собственный рукав, — может, оставишь у нас девчонку?
— Я сам хотел тебе это предложить, — сказал Кай. — Только ведь все от нее самой зависит.
— Ну так что, — селянин посмотрел на Арму. — Останешься пожить у нас?
— Останусь, — просто сказала та. — Ты хороший. И жена твоя хорошая. Только ты зря думаешь, что она заледенела. Она высохла. Выплакалась и высохла.
— Ну как же? — удивился Халки. — Как же высохла, если она и теперь плачет?
— Это другие слезы, — прошептала Арма и вдруг и сама заплакала вновь.
Уже в ночь, когда Каттими, натыкав в липовую деревяшку иголок и размешав какой-то диковинный отвар, осторожно накалывала девочке кожу — в один день все, что полагалось наколоть за год, — слез не было. Арма только сопела, стискивала зубы да расширяла и без того огромные зрачки. Улыбнулась только тогда, когда Каттими стала смазывать ранки древесным маслом. Прошептала, засыпая:
— Теперь меня тоже не будет видно. Хотя я простой человек. Просто со способностями. У тебя хороший рисунок, Каттими. Я видела такие рисунки на шеях девушек из-за Хапы, они почти такие же, но не закрывают. Там звездочки и кружочки, а у тебя кружочек еще и в самой серединке. У тебя хороший рисунок. Спасибо, Каттими…
С тем и уснула. И когда рано утром Кай и Каттими покинули дом Халки, все еще спала.
Глава 18
Хилан
Из-за снега, залепившего стены и башни Хилана, забившего резьбу в известняке и мраморе, заполнившего ров, повисшего на куполах дворцов и замка иши, камень столицы Текана вдруг показался путникам желтым и серым, да и сам город уже не выглядел огромным дворцом, поднятым мудрой рукой правителя на вечное празднование величия и единства двенадцати кланов. Нет, теперь он казался севшим в тумане на мель на излучине Хапы старым каменным кораблем. Правда, самой Хапы не было видно. И неба, затянутого тучами, не было видно, но не из-за туч, а из-за снега, который продолжал падать и падать, словно от избытка небесной щедрости, или всему этому краю наставал конец, и надо было куда-то высыпать все это холодное и белое, пока еще есть куда высыпать. А ведь в прошлые годы об эту пору только-только начали забеливаться слободки.
