Юрий Никитин - Башня-2
Когда Олег вылез, багажник все еще был пуст, как пещеры Кумрана. Все, что женщины увязывали, Мрак великолепным жестом зашвырнул в щель на радость будущим археологам. А Елена говорила Мраку голосом прилежной школьницы:
— Но ведь историю нужно знать, чтобы не повторять ошибок.
Мрак сказал покровительственно:
— Леночка, ты рядом с двумя мужчинами, а не двумя придурками! Так что многозначительные дурости брось, брось… В истории человечества никогда не было тех проблем, о которые расшибаем лбы сейчас. Так что история только для анекдотов. Поняла?
Она явно растерялась, на пухлых щечках выступил румянец.
— Но так говорят…
Мрак отмахнулся:
— Да мало ли о какой дурости языками чешут? Вон о правах человека лепечут!.. Или о слезинке невинного ребенка, о сперва решать, а уж потом рубить… Тьфу. Когда такое было?.. Ладно, садись. Вон Олег уже ушами скрипит.
— Зубами?
— Говорит, что теперь могет и ушами. В этой пустыне чему только не научишься!
Олег гнал машину, бледный, с темными кругами под глазами. На щеках медленно проступали зеленые пятна. Чуткие ноздри Мрака уловили запах плесени. Женщины пока не слышали, встречный ветерок выдувал даже ароматы их духов, но, когда машина остановится, запах станет сильнее.
Юлия включила ровную ритмичную музыку, добавила громкость. Машина неслась как снаряд, но музыка заглушала рев моторов.
Елена искоса поглядывала на Мрака, они снова устроились на заднем сиденье. Он иногда ловил в ее глазах тревожное выражение, когда она смотрела в рыжий затылок.
— С ним совсем плохо? — спросила она шепотом.
Мрак обнял, чтобы шептать в ухо, сказал тихонько:
— Он торопится закончить очень важное дело… А с припадками — потом.
— Настолько важное, что даже собственная жизнь…
— Лена, для мужчин дело всегда важнее.
Она смолчала, но в ее дыхании он уловил сомнение. То ли жизнь все-таки важнее, то ли всю жизнь встречались ненастоящие мужчины.
— Тогда он герой, — сказала она убежденно.
Он привлек ее ближе, сказал в самое ухо горячим шепотом:
— Я считал Олега трусом… да и все так считали. Он трясся, однако шел, делал, добивался. А я ничего не страшился, пока жил в своем Лесу. Не страшился даже, когда выгнали в Пески, когда мы побывали в вирии, дрались с богами, упырями, лешими… всех не перечесть. А страшно стало, когда понял… нет, это не то… когда ощутил, что моя короткая жизнь внезапно сменилась на очень длинную! И будет она длится столько, пока ее не оборвет случай. Несчастный случай. Или пока не зарежут, не застрелят.
Она затихла, слушала, он это чувствовал. Мрак дохнул в ухо горячим, как из кузнечного горна, воздухом:
— Но еще страшнее стало… когда я понял, как мир велик. Я до сих пор не могу смотреть на звезды!
— Почему?
— Да потому, что, в отличие от любого занятого делами дурака, что взглянул и забыл, я сразу представляю, как до них далеко. Что миллионы, миллионы лет туда лететь со скоростью стрелы… или, если хочешь, пули… а со стороны будет казаться, что ты и не улетел вовсе, так туда далеко. А Олег смотрит. Ему тоже страшно, но он давит в себе этот страх и подумывает, как бы все-таки добраться до этих звезд!
Заходящее солнце било в глаза жесткими, как солома, лучами. В салоне гулял прохладный ветерок, Юлия испуганно посматривала на потрескавшуюся от засухи землю. На красно-коричневой почве лежал такой отпечаток древности, словно по этим землям уже сто тысяч лет бродят караваны верблюдов после исчезновения огромных цветущих городов с их висячими садами, фонтанами, виноградниками…
Кое-где вдоль дороги торчали колючие растения, не то кусты, не то озверевшая в борьбе за выживание трава. Странно и дико пламенели почти на голых ветках ярко-красные цветы. Они были как крик в безмолвии пустыни, любая пчела заметит из поднебесья и бросится как пикирующий бомбардировщик…
Огромный багровый диск медленно коснулся вершин дальних холмов. По равнине побежали угольно-черные тени, густые, как на Луне, в которых исчезало, гибло все, а между страшными тенями все было залито краcноватым редким светом, как если бы они ехали по марсианской пустыне.
Только холмы на другой стороне мира, куда падали лучи солнца, казались залитыми червонным золотом, от них поднималось сияние. Но на глазах очарованной Юлии сияние померкло, и, оглянувшись, она увидела, как за краем горизонта скрылась пылающая макушка Солнца.
Машина стремительно неслась к темнеющему горизонту. Олег дважды сворачивал на незаметные дороги, Мрак молчал, и Юлия не стала задавать вопросов. А Елена и вовсе уснула, положив голову Мраку на плечо. Его огромная лапа придерживала Дюймовочку бережно, не давая скатиться как груше на пол.
Юлия все чаще посматривала на сосредоточенного Олега. Он вел машину как киборг, руки на баранке руля, за всю дорогу — а это несколько часов! — не почесался, не поерзал, даже не вспотел от этой жары. Хотя здесь кондишен, воздух прохладный, но струйки пота бегут по спине только от одного вида раскаленного песка; на который не ступить голой ногой!
— Олег, — сказала она, наконец, — Олег, ты слышишь меня?
Он усмехнулся краешком губ:
— Услышу, если приглушишь радио.
— Извини!
Она прикрутила до минимума, сказала нерешительно:
— Олег, хоть это у меня все равно в голове не укладывается, но примем это как факт. Ты прожил столько лет… Столько веков, я хотела сказать!
Он усмехнулся чуть-чуть, одними уголками губ, и она поняла, что он хотел сказать. Не века прожил, а тысячи и тысячи лет, дурочка. Но ты продолжай, продолжай… Я уже знаю, что ты хочешь сказать. Но из вежливости сперва выслушаю.
— Ты столько прожил, — повторила она упавшим голосом. — Скажи… Только ты сможешь ответить. За всю жизнь… за всю долгую жизнь ты встречался с… Богом? Или богами? Существует ли какая-то высшая сила?
Его лицо почему-то опечалилось. Он долгим взором смотрел поверх дороги, где над горизонтом беспощадно сверкала синь, сказал невесело:
— Одно скажу… В любом случае нам рассчитывать только на свои силы. Нам, людям.
Она спросила страстно:
— Но ты скажи: есть ли Бог?
Его улыбка была печальной.
— Зачем он тебе? Чтобы от страшной темноты спрятать головы под одеяло? Прийти пожаловаться, а он чтобы пожалел, помог, спас?
— Не знаю, — прошептала она. — Просто мне бывает страшно.
Он покачал головой:
— Ты и есть бог. Или богиня, если больше нравится. Грозная, непостижимая, чьи пути неисповедимы, всемилостивейшая и в то же время грозная. Которая дает еду, но кто отнимает и жизнь. Я имею в виду богиня для тех, кого зовем младшими братьями, хотя, конечно же, они не братья. Мы — боги. Как для насекомых, птиц, рыб, ящериц, так и для собак, коров, слонов… Это они на нас смотрят со страхом и надеждой. От нас зависит жить им или умереть!
