Император-гоблин - Кэтрин Эддисон
Его ноэчарей – это были Кала и Бешелар, и он даже не смог вспомнить, когда началась их вахта – провели его в Унтэйлейан и усадили на трон как раз в тот момент, когда музыканты начали настраивать инструменты. Бешелар что-то мрачно бормотал о неуместной спешке и неуважении к богам, но Кала возразил:
– Если это самое худшее, с чем богам придется мириться сегодня, тогда мы все можем считать себя святыми.
И Бешелар замолчал.
Музыканты дали знать, что готовы, исполнив мелодию «Снежная королева», и Майя поднялся. Он выучил традиционную речь и старательно произнес ее: пожелал присутствующим проводить старый год танцами и музыкой. Попросил не отказывать себе в удовольствии потанцевать и следить за тем, чтобы никто не остался без партнера. Он вернулся на свое место, стараясь сделать это как можно изящнее и медленнее, чтобы не выглядеть так, словно он упал как подкошенный. Майя был благодарен судьбе за то, что ему было позволено просто сидеть и смотреть.
Майя сразу понял, что Ксевет говорил правду насчет слуг: среди придворных в шелковых платьях и сверкающих драгоценностях мелькали мужчины и женщины в простой одежде, без украшений, с обычными деревянными гребнями в волосах. Гостей с темной кожей стало намного больше, и не все они были из свиты Великого Авара. Майя заметил синие мантии маз, молодых мужчин в кожаных штанах курьеров, узнал девушку со станции пневматической почты. Майя пришел в восторг, увидев, что она танцует с лордом Пашаваром.
Через три часа объявили перерыв на фейерверк и банкет в честь императора. И то, и другое было обставлено с необыкновенной пышностью. С одной стороны от Майи сидел посол Горменед, с другой – осмеррем Беренаран. Он почему-то очень удивился, узнав, что лорд Беренар женат; но еще сильнее он удивился, увидев его жену – она была коренастой, довольно полной, некрасивой, но не пыталась скрыть недостатки внешности.
Она не требовала от Майи участия в разговоре, с юмором рассказывала о переезде домочадцев и имущества Беренара из покоев, которые они занимали в течение тридцати лет, в резиденцию лорд-канцлера. Чавар никогда не пользовался этими комнатами.
– Наш супруг говорит, что это является частью проблемы, – закончила осмеррем Беренаран, – но мы даже не пытаемся сделать вид, будто понимаем его.
– Должно быть, это очень хлопотно, – заметил Майя, – переезжать, прожив столько лет на одном месте.
Она фыркнула. Конечно, благородным дамам не подобало фыркать, но Майе она все равно не показалась вульгарной.
– Возможно, это и хлопотно, зато приятно. Нам никогда не нравились покои семьи Беренада, и мы никогда не видели, чтобы Эйру с такой радостью уходил по утрам на службу – если не считать тех лет, когда дети были совсем маленькими.
– С радостью? Но мы были уверены, что, так сказать, бросили лорда Беренара в терновый куст, если не хуже.
– О, он обожает колючки! Чем серьезнее проблема и чем больше у нее колючек, тем охотнее он бросается ее решать. – Она улыбнулась, отчего ее лицо сразу сделалось привлекательным. – Разумеется, слова благодарности мало что значат, но, тем не менее, мы хотели бы поблагодарить вас, ваша светлость. За то, что наш супруг очутился в терновом кусте.
Майя улыбнулся ей в ответ.
– Напротив, ваша благодарность много значит для нас, осмеррем Беренаран. Мы очень рады.
Они еще несколько секунд улыбались друг другу, а потом Горменед отвлек Майю расспросами о визите Авара на Конный Рынок. Майя позавидовал способности госпожи Беренаран превращать всякие пустяки в забавные истории, которой не хватало ему самому. Он просто заверил Горменеда в том, что Авара никто не оскорбил, и что сам он не нанес никому оскорблений.
Горменед шумно вздохнул, и Майя сказал:
– Конечно же, мы не единственный источник информации.
– Нет, ваша светлость, но мы знаем, что вы скажете нам правду, поскольку вам не нужно бояться ни нашего гнева, ни гнева Авара.
– Но с чего бы ему гневаться?
Горменед выразительно посмотрел на Майю.
– Он пришел к власти и удерживает ее уже долгие годы не потому, что склонен вести любезные речи и угождать другим. – Посол тряхнул головой. – Но… конь! Это превосходно, ваша светлость. Расскажите нам о нем.
Майя попытался описать лошадь, но не смог сделать этого со знанием дела, так что Горменеду пришлось самому вести светскую беседу. До конца банкета, когда процессия придворных покинула парадный зал и направилась в храм Унтэйленейзе’мейре, он развлекал Майю историями о пони, который был у него в детстве. Майя слушал, стараясь не пропустить ни слова.
Церемония проводов старого года и приветствия нового была простой, и архиепископ Тетимар не стал надолго задерживать своих прихожан, зная, что всем присутствующим не терпится вернуться в тронный зал и танцевать до зари. Майя предчувствовал, что его всю ночь так и будут водить из одной комнаты в другую, но в Унтэйлейане он, по крайней мере, мог сесть. Кроме того, ему нравилось наблюдать за публикой. Он смотрел, как Великий Авар танцует с Надейан Видженка; Ксевет танцевал с Арбелан, маркиз Лантевель – с Ксору. Майя был поражен красотой вдовствующей императрицы – забыв о своих надменных манерах и капризах, она стала очень привлекательной.
Из толпы вышла Ксетиро Кередин и поднялась к трону, чтобы немного поговорить с Майей, и он злоупотребил властью, отправив Бешелара за стулом. Дач’осмин Кередин радостно улыбнулась и принялась рассказывать ему о том, как она праздновала Новый год в детстве; она нарисовала столь живую картину взаимной любви и привязанности сестер друг к другу, что Майя невольно позавидовал ей.
Внезапно она замолчала, прервав рассказ о первом Новогоднем Бале своей старшей сестры и о том, что младшие сестры предприняли с целью, как она выразилась, «сравнять счет». Майя увидел, что у подножия трона стоит его сводная сестра Вэдеро и терпеливо ждет. Дач’осмин Кередин поднялась со стула, привычным движением оправила юбки и сказала:
– Вы должны научиться прерывать нас, ваша светлость, в противном случае мы уморим вас своими бесконечными разговорами.
Она сделала элегантный книксен и удалилась; Майя заметил, что, проходя мимо Вэдеро, девушка пожала ей руку, как это было принято между подругами. Эрцгерцогиня поднялась по ступеням, сделала глубокий реверанс, более почтительный, чем полагалось по протоколу, а когда Майя предложил ей присесть, без колебаний заняла освободившийся стул.
– Мы должны поблагодарить вас, ваша светлость, но не знаем, как, – начала она.
– Вам не нужно…
– Нет, нужно. Вы вовсе не обязаны были так поступать, и мы благодарны вам за это. Особенно потому, что у вас нет никаких причин любить нас.
Майе стало очень неловко, и он пробормотал:
– Мы рады избавить любую женщину от несправедливости и несчастной судьбы, постигшей нашу матушку.
– Мы понимаем, – сказала
