Пинок азарта - Харитон Байконурович Мамбурин
— Да, я. В прошлых раз твоих зеленых недонасиловал, так что вернулся доделать, — хмыкнул я, — Где они?
— Я знаю, кто ты, — медленно проговорила зеленокожая старуха, позволяя рогоже упасть на мостовую, — Арбитр.
Тепла в её словах не было совершенно.
— Знаешь и хорошо, — пожал я плечами, — Где девчонки? У меня к ним дело.
— Я тебе не скажу. Уходи, — встала гоблинша со своего насеста, — Уходи или я закричу.
— Почему? — насупился я, — Если ты знаешь кто я, то знаешь, что и девчонок я совсем не обидел. Далеко не обидел.
— Ты? — некрасиво оскалилась моя собеседница, — Нет. А вот твои братья, пришедшие сюда с вонью из Граильни, кое-кого обидели. Крепко так. Нам даже похоронить было нечего. Уходи, Арбитр.
Ууу, дело табак. И сказать-то нечего.
— Мать, я уйду, — медленно кивнул я, — Вот скажешь — и уйду. Только подумай минутку — а хочешь ли ты, чтобыя́ушёл?
Мозгов чистокровным гоблинам много не завезли, но вот житейской мудрости отвалили вагон. Если у тебя была долгая и нелегкая жизнь — ты умеешь делать выводы, умеешь понимать намеки. Всё-таки, резня в поисках агентов Канадиума штукой была беспрецендентной. Разрывать такую связь на пустом месте было бы слишком глупо для прожжённой мошенницы, талантливо изображающей из себя чуть ли не побирушку.
— Чтоб тебя демоны драли, упырь, — выдохнула гоблинша, — Через три часа они здесь будут. На рейсе сейчас, возвращаются. Приходи через четыре, девки хоть пожрут и жопы сполоснут.
— Хорошо, мать, спасибо. Пойду с миром, и вернусь с миром.
Старая гоблинская поговорка показалась уместной.
— Катись уже…
У меня как раз было одно дельце в доках. Нужно было отдать долги. Для этого, побродив по пирсам и заглянув в пару баров, я оказался обладателем трех бутылок удивительно паршивого пива по завышенной цене, а заодно приобрел большой бумажный пакет со свежими копчеными клепандрами. Теперь оставалось лишь найти живописное место, которое бы не очень воняло. С этим также не возникло проблем.
Усевшись на пристань для совсем уж мелких лодчонок для рыбалки, я откупорил пиво и произнес в воздух:
— Дальтер, Хохмунд. Выходите.
Зрение тут же слегка заволокло зеленоватой дымкой, а возле меня появились два призрака.
— Наконец-то, Конрад! — простонал один из них, не отрывая взгляд от моря, — Наконец-то!
— Сукин ты сын, — куда сочнее выразился другой, — Какого хрена так долго⁈
— Заткнитесь, придурки, — добродушно отозвался я, — Наслаждайтесь своим зрелищем и не мешайте мне жрать.
Клепандры были дивно хороши.
Виг Дальтер, чистокровный гоблин, и Югрий Хохмунд, не менее чистокровный человек, они оба были моряками… когда были живы. Каким макаром они оказались записаны в мою книгу мертвых ни один ни второй не помнили совершенно, да и обоим уже было плевать. Так что возле сидящего меня, с подозрением посматривающего на начавших кружить над головой чаек, стояли два несвежих трупа в моряцких униформах разного пошива и фасона, вовсю впитывая вид моря, порта и кораблей. Морды обоих моряков вытянулись, став почти комичными, но ржать я даже не думал.
Гримуар, доставшийся мне в ходе некоторых последних приключений, был экспериментальным образцом творчества некроманта, который как-то, каким-то чудом, дожил до 1950-го года по летоисчислению Нижнего мира, купив там блокнот, который и был им превращен в книгу магии. О существовании мага смерти не было ни единого намека, так что у меня на руках была, буквально, душераздирающая сенсация, которой я не собирался давать хода. Может быть дам, лет через десять. Слишком много внимания привлек в последнее время Конрад Арвистер, причем там, где не надо.
— Что жрёшь, вампир? — на секунду оторвался от зрелища дохлый гоблин.
— Копченые клепандры, — прочавкал я, — Обалденно.
— Вот жеж сука ты какая, — покачал головой носатый, — Наши чувства тебя совсем не волнуют.
— Достаточно волнуют, чтобы не пихать вашу книжку в изоляционный контур, подгнившая ты зеленуха. Но недостаточно, чтобы я еще и сидел тут по стойке смирно, пока вы пялитесь.
— Приткни щебеталище, Виг, — не отрывая взгляд от моря бросил мертвец-человек, закладывая руки за спину, — Вампир прав. Пусть он дает нам глянуть жизнь только ради ведьмы, пусть через две недели книга сделает оборот, но, сучий ты потрох, цени, что дают. Бесполезная зеленуха.
— Сам-то как будто что-то стоишь, — вяло огрызнулся гоблин, но последовал указке товарища.
Раз в год книга «воскрешает» записанных в неё призраков, полностью стирая им память о годе прошедшем. Не позволяет Апатии взять свое. Только вот этот рабочий дневник отнюдь не отлаженная до блеска магическая технология, поэтому каждый год каждый из её «жильцов» теряет часть воспоминаний. Некоторые сходят с ума полностью, некоторые еще как-то могут соображать. Эти два кадра, уставившиеся в горизонт, были простыми моряками… ну, или не очень простыми, неважно, поэтому изменились меньше, чем большинство. Меньше знаешь — дольше живешь, как говорится.
А вот Роксолана, она же Старая Сука, она же легендарная черная ведьма, успевшая запрыгнуть на этот неживой поезд, знает очень и очень многое. Поэтому дико боится грядущего «обнуления». К несчастью этой толстой старой орчихи, владелец книги, он же прекрасный, великолепный, обаятельный и милый Конрад Арвистер, оказался не только вампиром, но и её, ведьмы, наследником, так что вместо того, чтобы сейчас примерять мою замечательную шкуру и жизнь, эта коварная орчиха круглыми сутками думала, чем бы умилостивить меня, чтобы я таки позволил ей переселиться в живое тело. Чье-нибудь.
Пока ей жутко не везло.
— Она заколебала к нам приставать, дрянь липучая, — сплюнув, прокомментировал Дальтер, после моего вопроса о здоровье бабушки, — Как пообещала нас живыми сделать, так с ней даже полный псих Альтего не разговаривает. Мы слишком поломанные, чтобы вернуться.
— Она тоже «сломается» после цикла, — равнодушно уронил я, отхлебывая мерзопакостной дряни из бутылки, — В достаточной степени, чтобы нуждаться в уходе и поддержке после возврата в тело. Возможного. Поэтому, кстати, я с ней и не веду переговоров. Пока.
— Хочешь поплотнее взять старую манду за глотку, да? — оскалил гоблин гнилые зубы, — Правильно, Конрад, правильно. Но если эта жирная мразь вырвется на свободу — она тебя кокнет, я тебе гарантирую. Слишком уж на мою
