Белая ель - Вера Викторовна Камша
Как же он любил ее, сколько нежности было в его словах, улыбках, прикосновениях. Племянница короля свято верила, что существуют счастливцы, которым на двоих дано одно сердце, молила о любви Создателя, судьбу, старую акацию, и они ответили, послав ей Миклоша. Аполка не просто любила мужа, она боготворила его. И неукротимый Миклош платил ей взаимностью. Агарийке, само собой, намекали, что до женитьбы сын господаря не пропускал ни одной красавицы, но ведь и она когда-то боялась ехать в Алат, считая горцев варварами и еретиками.
Аполка задумчиво разложила разноцветные шелка, выбирая нужный оттенок. Легко сказать «красный», а попробуй подбери цвет крыла бабочки или сердца мака…
– Ты прямо осенняя всадница, – вошедший Миклош нежно прижался щекой к щеке жены, – вся в золоте да в багрянце.
Молодая господарка счастливо улыбнулась, отвечая на ласку, и развернула свое шитье.
– Они мне предсказали тебя!
– Жаль, у меня уже есть герб. – Миклош уселся на пол у ног жены и принялся по одному целовать ее пальцы. – Но в твою честь я построю дворец. В нем будут золотые витражи с алыми бабочками.
– Нет, – Аполка коснулась губами черных волос, – это будут золотые всадники. Такие, как ты рассказывал. На рыжих конях.
– Да ты у меня демонопоклонница, – Миклош изловчился и сначала обнял жену, а затем стащил ее с кресла и повалил на себя, – я на ком женился? На агарийской принцессе или на еретичке?
– Еретичка? – прошептала Аполка, отвечая на поцелуй. – Почему?
– Потому, – расхохотался Миклош, – что святоши обозвали охотников демонами, а тех, кто в ночь Излома костры жжет, поет и пляшет, – еретиками. Нет, плясать мы, конечно, пляшем, но витражи с Золотой Охотой – это слишком даже для господаря.
– Мне однажды приснилась охота, – потупилась молодая женщина, – только весенняя. Я сильно болела… Мне привиделось, что я одна в подвале, как же мне было там страшно… Но потом стена рухнула, и появились они…
– Тебе было страшно, потому что там не было меня. – Губы Миклоша скользнули по шее Анны-Паолы-Аполки, и всадники с бабочками тут же унеслись, подхваченные сладким бешеным ветром.
Аполка вновь и вновь летела сквозь вьюгу цветочных лепестков, видя лишь любимые глаза. Она не знала всех слов, которые шептал Миклош, и при этом понимала все: он бредил любовью по-алатски, она по-агарийски, но мелодия была одна – вечная, высокая, светлая, как истоки Рассанны.
Что-то легкое, как паутинка, коснулось щеки, счастливо рассмеялся Миклош, и женщина открыла глаза.
– Вот так и лежи, – шепнул витязь, – я хочу запомнить. Твои волосы – почти серебро. Теперь ты будешь вплетать в них осень. Смотри!
Миклош поднял светлую прядь, ему так нравилось, что у нее длинные волосы, длиннее, чем у его сестер. В серебристых волосах запуталось что-то красно-желтое. Так вот что коснулось ее щеки. Шелк!
– Как скажешь, – зеленые глаза агарийки сверкнули весенними листьями, – если хочешь, чтоб я стала рыжей, я ею стану.
– Не хочу. – Миклош чмокнул супругу в пополневшую грудь и решительно прикрыл ее недошитым пологом. – Я, знаешь ли, должен тебе кое-что сказать. Закатные кошки, ну почему, когда я иду к тебе по делу, ты такая красивая?
– А когда ты приходишь просто так? – Она готова была до бесконечности вести разговоры сразу ни о чем и обо всем, потому что это были разговоры о любви.
– «Просто» я прихожу ночью, – засмеялся Миклош, – темно, и я тебя не вижу. Может, и впрямь о делах лучше говорить по ночам, а днем мы найдем чем заняться и без этого… Хотя нет, отец не даст.
Наследник Матяша легко поднялся с ковра из медвежьих шкур и с улыбкой взглянул на жену, отчего по ее телу пробежала теплая волна. Миклош погрозил супруге пальцем и вздохнул:
– Мне придется уехать, а тебе остаться.
– Надолго? – выдохнула Аполка.
– На месяц, может, меньше. Может, больше.
– Возьми меня с собой, – прошептала женщина, глядя на сразу потускневший рисунок.
– Не могу.
– Это… это война?
– Глупости, – Миклош наклонился и поцеловал жену в нос, – нет сейчас никакой войны, но, если я могу скакать на тебе, это не значит, что ты можешь скакать на лошади.
– Куда ты едешь? – Не все ли равно куда. Его не будет с ней целый месяц. Как же это страшно!
– В Сакаци. Старик Карои, побратим отцов, женится. Отец ехать не может, придется мне.
– На ком женится? – пролепетала Аполка, понимая, что ненавидит этого самого Карои, к которому должен ехать Миклош.
– На пасечнице какой-то, – хмыкнул супруг. – Дошлая, видать, девка. Железного Пала окрутить уметь надо. Отец и не чаял, что Карои себе пару сыщет, а вот поди ж ты!
2
Черная Алати была прекрасна! Миклош Мекчеи всегда любил эти края, а еще он любил дорогу и свободу, а сейчас эти два слова слились в одно. Он вырвался из столицы, впереди был целый месяц плясок, песен, старого вина и молоденьких красавиц.
Не то чтоб Миклош тяготился своим браком, могло быть много хуже, но витязь не коза и не корова, на одной траве захиреет. Развлекаться на глазах у Аполки молодой супруг не хотел – уж больно трепетной и слабенькой оказалась агарийка, такую обижать, что ребенка. Отец тоже бы не одобрил. Старик не уставал повторять, что с королевской племянницей им повезло, и был прав. Миклош мог смело гордиться изумрудными глазами жены и роскошными серебристыми косами. Если после родов Аполка избавится от своей худобы, она станет просто красавицей, но самое главное – агарийка не оказалась змеей в постели. Святоши с королем прогадали, настояв на этом браке, а тесть, того и гляди, станет не просто родичем, но и союзником.
Куда ни глянь, огорчать Аполку нельзя, но чего глаза не видят, о том сердце не болит. Миклош твердо решил порезвиться на славу. Будущий господарь всю дорогу пребывал в отменном настроении, но дальше поцелуев с хорошенькими девчонками не заходил. Зачем? В Сакаци будет все и сразу. За хороший стол нужно садиться голодным, а наследник Матяша был голоден и при этом весел. Он с наслаждением шутил со своими витязями, горячил коня при виде молоденьких крестьянок, а на переправе через разлившуюся Яблонку подхватил в седло топтавшуюся на берегу чернявую девчонку, обещавшую лет через пять стать настоящей красоткой. Малышка хохотала, била в ладоши, а потом, на середине переправы, вдруг поцеловала витязя в губы. Совсем по-взрослому. Миклош пришел в восторг и
